Сибирские огни № 5 - 2002

НИКОЛАЙ ВОЛОКИТИН 5 ^ 4 ПОСЛЕДНИЙ ЧАЛДОН дроби, и пороху россыпью, чтобы в случае нужды пополняться боеприпасами прямо на месте. И вот я вспомнил, что мешочек с порохом где-то в моем рюкзаке. А рюкзак мокнет под дождем. Я подхватился, разыскал злополучный мешочек; он, конечно же, оказался сырым. «Надо высушить!»— сказал я себе, сунул его за пазу­ ху, прислонив прямо к голому телу для верности, лег и лишь теперь с легким серд­ цем уснул. Проснулся оттого, что было невыносимо жарко, а живот вообще палило огнем. Открыл глаза — костер полыхает до неба, сдобренный свеженьким плавником, в небе играет ясное солнышко, земля в истоме исходит ведренным паром, а Толян стоит надо мной и подозрительно шевелит усищами. — Кто-то из нас потихонечку тлеет. Вонь бесподобная. Я глянул на себя и увидел на животе черную дыру с огненными краями горящей фуфайки. А в дыре — край давно сухого мешочка. — А-а-а! — завопил я, отбрасывая кулек как можно дальше и с ужасом ожидая, когда полыхнет. — Чокнулся, что ли? — не понимая, крутит у виска указательным пальцем Толян. — По... по... порох! — затряс я руками. — Какой порох? Это же соль. Мешочек с порохом у меня в кожаной сумке! Турпан, сообразив, что к чему, хохотал до изнеможения, до упаду, так, как я ни разу не видывал и не слыхивал; а прохохотавшись, уже осудительно, голосом сдав­ ленным и непохожим, заметил: — Не представляю, что бы было с твоим пузом, если бы то в самом деле был порох... Ах, Николашенька, Николашенька! Сколько уже добрых людей неурочная водочка превратила в придурков! Говорил же: в угодьях противопоказано потреб­ лять... — Чё же тогда сам потреблял? — Да чтоб тебе поменьше досталось! Знаю: начнешь — не остановишься, пока донышка не увидишь. А выпей ты бутылку один, еще чего доброго и в костер бы полез. — Жестокий ты человек! — хотел я перевести все в шутку, но шутки не получи­ лось. После завтрака договорились, что прочешем остров с двух сторон, а ближе к обеду встретимся у озерца, что, по словам Анатолия, находилось в полукилометре к северу от нашей стоянки. День разгуливался в полную силу, и о вчерашнем дожде можно было судить лишь по лужам в низинках да по граду воды, обдававшей холодом шею и плечи, когда приходилось случайно потревожить куст иди дерево. Да еще по алмазному блеску капель на траве и на листьях. Все вокруг звенело, двигалось, суетилось. У самой укромины дергала хвостом трясогузка, порхали с ветки на ветку, гомоня, как на базаре, коньки, откуда-то вымах­ нула сорока и с трещанием заныряла в воздухе поперек суходола. А с высокого синего поднебесья будоражила слух многоголосая, но все-таки однообразная песня: «Кью-у-у, кью-у-у, кью-у-у!» — там кружила целая колония коршунов. Я шел, держа ружье на взводе, готовый в любое время сразить дичь, все видел вокруг, все слышал, а сам был вроде далек от окружавшего меня мира природы и все думал, думал и думал. Странно, как так получилось, что Турпан, со школьной скамьи став для меня эталоном, до сих пор не потерял своего значения, своей роли, влияния. Странно, что я до сих пор теряюсь перед ним, хотя могу сказать прямо в глаза все, что угодно. И рассказать ему о таком, чего другому не рассказал бы под пыткой. Стран­ но, что уважение к нему, стыд перед ним за некоторые поступки — не убывают с годами, растут. Хотя что тут странного? Чего непонятного? Просто он личность. Крепкая цельная личность со стальным внутри стержнем, хотя иногда и беспомощен, и подвержен соблазнам, и вовсе не идеален, а это всегда