Сибирские огни № 5 - 2002

НИКОЛАЙ ВОЛОКИТИН ПОСЛЕДНИЙ ЧАЛДОН На востоке-занималась заря. Над низинами стелились туманы. Дуговая даль дышала детской свежестью и чистотой. И было тихо-тихо, как бывает только вот в такую благословенную пору, когда даже комары умолкают. Толян с хрустом потянулся, воздел руки к небу. — Эх! Красота-то какая! Умел бы писать, обязательно бы описал это чудо. И назвал бы свою писанину возвышенно: сага, песнь, поэма, сказание... Возьмись, напиши, Николашка! — Может, и напишу, когда время приспеет. Но Толян уже не слушал меня. — Вперед, дорогой мой, вперед! — торопил он. — Самое время добычу из озера вынимать. Добычи в четырех сетках оказалось порядочно: не меньше двух ведер тяжелых, пухлых, как пироги, карасей. Домой возвращались уже по солнышку, когда Кеть играла и искрилась милли­ онами радужных блесток. Обласок вниз по течению летел сам собой, и на душе было хорошо и легко. Перед Долгими песками, на плесе увидели еще издали сгорбленного в обласке рыбака, который плавучей сетью ловил жирового ельца. Несмотря на теплынь, голову его покрывала шапка, на плечах висел брезентовый плащ. И когда мы подплыли ближе, я сразу же узнал в рыбаке пожилого чалдона Никанора Антипадистовича Полутыкина, так же, как и бабушка Пелагея, всю жизнь занимавшегося исключительно промыслом рыбы. Он почти не изменился, в отличие от бабушки, за все эти годы, был так же смугл до черноты прокаленным на ветрах и солнце лицом, так же ясен и светел раскосыми, в карюю веселую щелку, глазами... А знаком я был с ним потому, что когда-то зацепил переметом и выволок на сушу его донную сеть. За что, окажись на его месте другой, быть бы мне по чалдонскому обычаю тыканному башкой в Кеть до посиненья и рво­ ты, а тут все обошлось лишь простым назиданием: «Не зная броду, не лез бы в воду, малец!» У старика тогда своих таких же сорванцов-вкуков было полдюжины. Анатолий обрадовался Полутыкину, как близкой родне. — Никанор Антипадистович, доброго здравия! — А здорово, однако, паря-холера Анатолий Петрович! — ответствовал Полу- тыкин. — С рыбалки? Эй, эй, погоди! Да с тобою никак Николаха? На побывку, значит, язви тебя, дорогой? Ну, здорово, здорово и ты! Я поклонился с почтением. Положив весла на борта обласков, мы стали сплавляться. — Попадает рыбчонка? — подмигнул старику Анатолий. — А попадат, попадат мало-мало, — не стал скрывать, как другие, чалдон. — В иной заход и полведра нацепляется. — Мы тоже добыли немного. — Дак как же не добыть таким добрым молодцам! Слава Богу, не чета нонеш­ ним пролетарьям, кои и фитиль от мордушки не отличат. Вчерась бреду с пучком лозы мимо озерушки под Замараевкой, а один лесозаводской полудурок у кочек жерлицу налаживат. «Каку холеру робишь? — толкую. — Тут окромя гальяна и лягвы и не водится ничего!» Думаешь, послушал старого человека? Куды-ы! — Как здоровьишко-то, Антипадистыч? — просмеявшись, спросил Толян. — Да како здоровьишко, милый? Семь десятков с лишком! Тут ломит, там ноет. Но скриплю, жить-то надо; а раз жить — значит, и копошиться хоть чуть. Ревматизма вот проклятая задавила. — Чего ко мне в поликлинику не придешь? — Дак ты же мастак по зубам. — Я тебя сведу с кардиологом. — Пра-а-вда?— в глазах рыбака блеснула неподдельная радость. — А приду, Анатолий Петрович, чего ж не прийти. Поклон Пелагее Пантисовне.