Сибирские огни № 5 - 2002

погиб в Берлине мой папа, я тоже первый раз в жизни увидел в небе падающую звезду и навек поверил в связь всех земных и небесных явлений... Кстати! — переско­ чил он с одного на другое. — А почему сейчас по радио, в современных книжках, в газетах маму так и называют мамой, а папу— отцом? На Руси всегда было одинако­ во: маменька-папенька... Что за новые чуждые веянья? И почему мы так любим заимствовать, притом не самое лучшее, а именно худшее? Я не успел ответить, в черной стене, опоясывающей наш пятачок земли с кост­ ром посредине, со стороны Кети бесшумно мелькнула серая тень какой-то крупной птицы, таинственно помаячила секунду-другую и бесследно исчезла, оставив в душе чувство непонятной тягости, недоумения, чуть ли не мистической жути. — Не могу выносить этих молчаливых крылатых субъектов! — передернулся Толька. — Лет пять или шесть мне было тогда, и я почему-то оказался на площади аула один. И прилетел в аул орел, и стал молча и упорно за мною охотитьея. Помню, я прижался к какому-то сухому дереву, обхватил его руками и этим и спасся. Громади­ на-орел со своими могучими крыльями никак не мог ко мне подобраться... До сих пор четко вижу его глаза, чувствую запах перьев, и мороз пробирает до печенок. — И чем это кончилось? — Прибежали люди, отогнали нахальную бестию. Костер уже прогорал, и я поднялся, подбросил в него сушняка. Мысль, пришед­ шая в голову, показалась даже самому неожиданной. — Толя!— осторожно спросил я,— А ты не жалеешь, что годы детства, самые лучшие годы, тебе пришлось провести вроде как на чужбине? — Нет,— уверенно сказал Анатолий. — Во-первых, жалеть о чем-то вообще совершенно бессмысленно, ибо это неисправимо. Судьба есть судьба. А во-вторых, чтобы до конца осознать искренность и глубину своей любви к родной стороне, нужно хоть немножко победствовать да послоняться по белому свету. А этого добра мне досталось по уши с ранних годочков. Оттого я и такой расчалдонистый! Он усмехнулся и тоже поднялся. Поправил в костре уж больно трещавший су­ чок, попил холодного чаю прямо из чайника, продолжил, хотя я и вполне был удов­ летворен ответом на свой внезапный вопрос: — А потом, живя в своем поселке, среди только близких, родных и знакомых, я бы разве когда-нибудь понял, что надо смотреть с любовью или предвзятостью не на племена и нации, не на кланы и партии, а только на отдельных людей? Что доброта может исходить и от страшного инопланетянина с рогами на заднице, а сволочью может оказаться даже милый когда-то сват или кум?.. Когда аул оккупировали фаши­ сты и началась чистка по национальному признаку, меня с мачехой и ее племянника­ ми и племянницами схватил наш соотечественник полицай и потащил на площадь расстреливать. Мы, как по команде, распахнули на шеях рубахи и кофты и заблажили: мол, не жиды, не евреи. А он ведет, ставит в линию и уже затвором клацает плотояд­ но. И кто, ты думаешь, нас вырвал у смерти тогда? Да оказавшийся рядом немецкий солдат! Он схватил полицая за шиворот и маячит: ты что же, распрокурва, не видишь на них крестики христианские? Крестики, падла! Толян до того распалился, что опять перешел на непубличную лексику. Но без нее в данном случае, наверное, трудно было обойтись. Однако, как нам ни интересно было говорить и слушать друг друга, мало-пома­ лу беседа стала спотыкаться, глохнуть, и вскоре, снова привалившись на сене, мы затихли, чтобы хоть немножко вздремнуть. Сделать это было непросто, особенно мне, отвыкшему от ночевок на воле. Надсадно ныли вездесущие комары, впиваясь в самые неожиданные места, тарахтел где-то катер, хлюпали на озере не то караси, не то непоседы-ондатры, с одного боку все время подпекало, а с другого холодило сырым. Я все слышал, все ощущал и удивился даже, когда Анатолий крепко тряхнул меня за плечо. — Хватит дрыхнуть, засоня! Всю рыбалку проспишь. Я вскочил, протирая глаза. НИКОЛАИ ВОЛОКИТИН ПОСЛЕДНИЙ ЧАЛДОН