Сибирские огни № 5 - 2002

НИКОЛАЙ ВОЛОКИТИН ПОСЛЕДНИЙ ЧАЛДОН — Да коне-е-чно! — лукавил я радостно и бездумно. Мама, жившая теперь у младшей сестренки в районном городе, что в восьми кило­ метрах от поселка, и слушать не хотела о моей отлучке к Турпановым, да еще с ночевкой, да еще, может быть, с прогулкой в наши родные речные угодья. Но разве мы хоть когда- нибудь слушаем, а тем более понимаем родителей, даже сами уже будучи ими? Если честно, я бы, наверное, малость еще погодил оставлять родных и мчаться к старому другу, не прознай он откуда-то о моем появлении. «Сука» — передал мне Анатолий Петрович через поселкового попутчика за­ писку с одним единственным словом, которого оказалось вполне достаточно, чтобы тут же сорвать меня с хорошо угретого места. И вот мы сидели, как прежде, за вековым дощатым столом без клеенки, без скатерти и... общались. Общение это было пока что не очень. А если б не бабушка, то и вообще никудышным. Слишком долгой была разлука. Слишком много мы уже пережили. Слишком отдалились друг от друга и слишком отвыкли... И потому мень­ ше говорили, а больше настороженно и ревниво присматривались, прислушива­ лись, обвыкали. Вероятно, это продолжалось бы долго, не совершись нечто неожиданное, су­ губое. Сперва брякнула громко в калитке щеколда, потом скрипнула звонко входная нижняя дверь, часто забухали по лестнице чьи-то спешные нервные подметки, и вот уж стоял на пороге щупленький рыжий мужичок с ноготок, в помятых брю­ чонках, в грязной рубахе, в туфлях на голую ногу, и ел дикими, шальными глазами хозяина дома. — Пе... Пе... Петрович! Родной... Выручай! От удивления Толька (не выносил, сердешный, незваных гостей) сморщился, превратив крутые, коромыслами, брови в сплошную жирную кляксу. — Чего тебе? — Зу... зу... зуб. Спасу нет... — Здрасьте, я ваша тетя! Где же ты раньше-то был? У меня сегодня еще в два часа прием кончился. — Все терпел. Думал, пройдет... Не могу-у! — Бухать надо меньше. — Да... как стекло! — мужичок странно хлюпнул. Ба-а! — вздрогнул я. — Да это Пронька! Прокопий Иванович Бочкарев, одно- классничек бывший. Слышал я от сестры, что не сложилась у парня житуха. Рано похоронил мать, рано женился на какой-то алкашке старше себя, рано сам стал упот­ реблять. Прошел в поселке все мыслимые и немыслимые низшие должности и сей­ час как-то еще держался грузчиком в орсовском магазине. Встреть я его где-нибудь на улице да не хлюпни он по-особому, по-бочкаревски, не узнал бы, ей-богу. Скуко­ жился, усох, постарел. Вот уж истинно: с кем поведешься... — Чё же я для тебя, недотепы, теперь могу сделать, черт подери?! — уже почти кричал Анатолий. — Да хоть таблеточкой какою уважь, — весь кривился, корчился Пронька от боли, не то что не узнавая, просто не замечая меня. — Господи, господи! — крестилась Пелагея Пантисовна. — Ни раньше, ни позже. — Табле-е-точкой!— передразнил Толян. — Может, конфе-е-точкой? -—и вдруг встал. Напрягся весь, подобрался. — Ну-ка иди сюда, сядь вот на эту табуретку, под лампочкой. Подними рожу кверху и паяльник раскрой, — он наклонился, заглянул Проньке в рот. — Ого-го и го-го! И туды ж растуды! Вот этот, что ли? — звякнул черенком ложки Проньке по зубу, отчего Пронька, взвыв, подскочил. — Ну и довел же ты, падла, до ручки пастищу... Сиди! Сбегал в другую, малую, горенку, притащил оттуда коричневый саквояж, выш­ вырнул из него на край стола, на чистую тряпку, какой-то странный блестящий крю