Сибирские огни № 5 - 2002
А Толяна гурьбой окружают наши девицы, продолжая свое односложное, но теперь уже более емкое и восторженное: — А-а-а!.. О-о-о!.. Лупоглазый Юрка Щелупанов, остряк-самоучка, громогласно констатирует факт: — Кричали женщины «Ура!» и в воздух чепчики бросали. Толян помалкивает, ухмыляясь краешком рта и предоставляя всем нам полную свободу в выражении своих мыслей и чувств. И не знаю, как кому, но мне почему-то сразу становится ясно, что с этого дня в нашем классе никогда больше скучно не будет... Так получается, что после занятий мы оказываемся на улице вместе. — Ух, и ядрено! — счастливо водит крупным носом Толян, вдыхая пряный запах мороза и снега, и вдруг совершенно неожиданно предлагает: — А пошли ко мне, а? Чего тебе стоит? Мне ничего не стоит. Наоборот, я очень даже рад приглашению. Идем. Сперва по новой улице Советской, где стоит наша школа и где выступают легким рядком современные приземистые, но светлые избушки, в которых живут приезжие рабочие Кетского лесозавода и служащие всевозможных учреждений по селка; потом сворачиваем на берег протоки, на улицу Сталинскую, сплошь темнею щую хмурыми от времени пятистенками да скособоченными, но крепкими еще двухэтажными особняками с поветями и подклетями, построенными, по преданию, казаками чуть ли не самого Ермака Тимофеевича. Это обиталища старожилов На- рымского края, до сих пор еще главным образом промышляющих рыбной ловлей, заготовкой кедровых орехов, ягод, грибов. Ступив сюда, Толян мгновенно меняется. Он бледнеет, в глазах вспыхивает пока еще непонятный мне огненный блеск. Так, наверное, полыхают глаза у религиозных фанатиков при приближении к храму. Впрочем, храм, не фантастический, а реальный, совсем рядом, лишь чуть сбоку и выше по яру. Будто огромная, поднебесного цвета, фиалка на тусклом фоне про шлогодней травы, молодо и дерзновенно голубеет он средь деревянной кондовости главным из двух своих куполов, ослепительно отдает белизной свежепокрашенных стен кирпичной основы. О храме ходят легенды. Он чудом сохранился в ту дикую пору, когда другие его менее везучие собратья превращались в конюшни и клубы, а то и вовсе с помощью взрывчатки становились пылью и тленом. Он таким же чудом в одночасье возродился к действию страшной военной годиной, когда стало ясно, что с растоптанной верой народу ни за что не осилить врага... Но Толька на храм не глядит, его волнует что-то другое. Вообще он сейчас где-то далеко-далеко... Мне это не нравится. Я пытаюсь растормошить парня и говорю: — Ты чё, всегда такой ершистый и дикий? — Я не ершистый, — рассеянно возражает Толян. — И тем более уж не дикий. Я просто притворства не выношу. Оттого и выходит подобное. — А насчет чалдона к чему завернул? — Я не завернул. Это мое глубокое убеждение Честное слово! Но вот и дом, к которому он подводит меня. Симпатичный в своем роде двухэтажный домина. Как обомшелый пень с про зеленью по выдутой ветрами кровле, он глубоко погруз в землю своими корнями, и окна первого этажа лишь верхними переплетами чуть-чуть выглядывают из-за ранних сугробов, а окна второго этажа оказываются едва ли не ниже ворот. Зато тяжелые, под развесистой двускатной крышей и с кованой щеколдой ворота еще хоть куда. Возвышаются себе перед домом этакой щелястой, но неприступной твер дыней. Толька открывает калитку, оглушая окрестности скрипом, ведет меня по крыто му, со множеством пристроек двору к низкой, будто подвальной двери, подталкивает Н и ко л ай в о л о к и т и н ПОСЛЕДНИЙ ЧАЛДОН
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2