Сибирские огни № 5 - 2002
ВИОРЭЛЬ ЛОМОВ СОЛНЦЕ СЛЕПЫХ И тут же, тем же голосом, только уже хриплым и сиплым, в котором застряли столетья, как кость: — К берегу! К бою! Спустить пиннасы! Пушки — заряжай! Прямой наводкой! И бей! Бей — резко — прямо — прямой левой! Ну, бей же, бей! Гл а в а 1. АНЮТИНЫГЛАЗКИ. Казалось бы, встань со стула, выйди в дверь и иди себе по улице. Прямо, прямо... Пыль, гравий, пожухлая трава, гранит. Ласточки носятся с каким-то стеклянным сви стом... И выйдешь к дням, которые были тридцать лет назад, ярким, как в закатном солнце стволы берез на фоне грозы, ползущей с востока. И в этих днях встретишь всех, кто навеки остался в них. Встретишь их, а они и не заметят, что не виделись с тобой тридцать лет. Кто-то спросит, а кто-то и нет: «Плохо спал?» Если же выйдешь к дням, которым уже полвека, зарябит в глазах. От дней тех идет игольчатое сверкание и сочится таинственный свет. Это не свет гнилушки или светляка, это скорее фосфо рический блеск морских волн в бескрайней ночи. И на этих волнах сердце то обрыва ется в бездну, то подступает к горлу. Там и вовсе тебя не узнает никто и ни о чем не спросит. Не обижайся на них — это не они забыли тебя, это ты сам давным-давно забыл о них. Ну а если вообще выйдешь к годам, которым потерян счет, и там уви дишь самого себя, там просто audi, vide, sile1— так, кажется, Анна Семеновна? Анна Семеновна, которой в глаза все говорили: «Наша вы анютины глазки!», а за глаза называли «бабой с яйцами», исполняла должность проректора по воспитатель ной работе, и, надо признать, исполняла с блеском. У нее каждый день был бенефис. Анна Семеновна вообще могла подавать себя исключительно и только бенефициант кой. Всю свою достаточно долгую жизнь она несла себя уверенно, гордо, независимо и с достоинством. Если бы речь шла об Англии, можно было бы сказать: это леди] С известными, разумеется, оговорками. Но раз тут не Англия, а, как говорит секретарь институтского парткома Чапчахов, — Сэсэрэ, то и оговариваться не к чему. Это была весьма цельная натура. Разумеется, она была до кончиков ярко окра шенных ногтей человеком общественным, но в то же время это был яркий индивиду алист со сверкающим взором, пламенем речей, блеском неженского ума и страст ными порывами души. Словом, самородок. Перечить ей было нельзя. Да ей никто и не перечил. Был один, так его уже нет. Анна Семеновна умудрялась тащить целый воз обычных воспитательных про блем, а к нему и еще две тележки — два курса лекций (это полставки на кафедре) и студенческий драмтеатр. Все это забирало ее целиком. Времени на остальное просто не было. — Свободное время?! Что такое свободное время? — восклицала она. — Нон сенс! Где вы видели свободное время? Может, там же, где и свободного человека? Так тогда вы римлянин! Патриций! Но тогда это не вы! Может, вы вообще homo novus2, новый человек? Надо заметить, что этот термин Анна Семеновна впервые употребила лет за десять до того, как стали появляться и размножаться новые русские. Задержавшись допоздна на репетиции очередного водевиля (ей последние де сять лет лучше удавались водевили), она резонно заключала, что проще остаться в институте, чем тащиться домой, а утром обратно в институт, бросала на пол под батарею пальтецо, как когда-то в комсомольские годы бросала шинель, и располага лась на нем до утра. Кулак под головой и пустое брюхо навевают сладкие сны. 1Слушай, смотри, молчи. 2 Новый человек; выскочка, парвеню.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2