Сибирские огни, 1927, № 6
Старый лес пел под топорами. Со звоном отлетали щепки и желтыми заплатками ложились на белую броню земли. Трещали мерзлые деревья, па дая с шумом, хлестали вершинами землю. Анфим на-половине оборвал молитву. С топором за опояской бежал он к засеке. За пригоном провалился в старую яму, над которой навис снег. Пока вылазил, два десятка гладких, как свечки, деревьев легло в снег. — Воры! Мошенники! Грабители! Из-за леса сугробы снега нанесло к пригону. Акфим, по пояс утопая в снегу, полз вперед, подымался на белые крутики снежные, обрывался, скаты вался вниз и снова полз. — Чужу собственность рушишь,— хрипел он, подбегая к Кондрахе. — Теперь слобода... царя нет...— Кондраха ударил топором по дереву. — Слобода... не для воров она. Отдай топор!— Анфим ухватился за глад кое топорище. Кругом звенела сталь топоров, ударяясь о мерзлые деревья. Мужики ру били, не разгибаясь. Свалив одно дерево, спешили к другому. Когда у одной березы сбегалось несколько человек, начиналась драка. Дерево доставалось тому, кто первый, свалив противников, втыкал топор в белую кору. Анфима не заметили. Кондраха пнул старика в живот. Анфим, покачнувшись, выронил топор и, подняв руки выше головы, пошатываясь, пятился назад. Где-то рядом трес нула подрубленная береза, чащей веток закрыла Анфима. Глубоко в снег врезался гладкий березовый ствол. Один Кондраха, хло пая руками по бедрам, топтался около вершины. Сутулое туловище Анфима глубоко вдавило в снег. На животе его ле жало дерево. Правая нога приподнялась. Толстые сучья рассекли губы, а побу ревший язык клочьями сургуча лежал на белой коре березы. Ветерок пошеве ливал длинную серую бороду. Зеленые, как стеклянные пузырьки, глаза Анфи ма были на выкате. Полосатые штаны Кондрахи тряслись,—он подбежал к лошаденке; по- нужнул ее и уехал на простых санях. Заметив труп Анфима, молча уходили лесорубы. С поля набежал ветерок. Поредевший лес тихо зашумел. Серебристая хвоя инея осыпалась. Мимо Анфимовой засеки, с гиканьем, погоняя лошадей, проезжали му жики в казенный лес, синеющий вдали. Тело Анфима лежало в боковушке, одетое в белый саван, когда вернул ся домой Федор. Он молча посмотрел на покойника, взял со стола ключ, сня тый с пояса отца, и подошел к шкатулке. Открыв ее, пересчитывал бумажки, аккуратно сложенные стариком. Феклиста, хлопая дверями, бегала из комнаты в комнату. Она хотела сейчас же обругать мужа, назвать его подлецом и убежать на улицу, но, когда подбегала к двери боковушки, ноги подгибались, а сердце билось чаще и сильней, и Феклиста повертывала обратно. Катерина тихо и важно, как сытая утка, подошла к Федору, подбородок положила на плечо его и зашептала на ухо: — Она знает... Он рассказал... Федор посмотрел в ее синие глаза, в которых застыло упрямство и злость, и заговорил так громко, что голос его было слышно во всех комнатах: — Заикнется об этом— головенку гагарью отверну... Пусть только попробует. Ухо Феклисты прильнуло к стене. Сухонькое тело ее подергивалось, по синевшие губы дрожали, мелкие и длинные, как у зайца, зубы почакивали.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2