Сибирские огни, 1927, № 6

45 Он говорил долго и сказал много нужных и важных слов, но вопрос свой, который задал в начале речи, он снова повторил, и этот вопрос, огромный и многозначительный, точно угрожая толпе, повис над нею и требовал себе ответа: — Как?.. Как вы, товарищи, дошли до маски? Как вы, бойцы Красной армии, пустились на такое постыдное дело,—дошли до подвохов друг друга?.. Ну-ка, ответьте... Сенька молчал. Ему нечего было ответить. Зато было что говорить Ильке. Он «скинул руку и, повинуясь жесту политрука, встал. — Товарищ комиссар,—сказал Илька, морщась и прихватывая грудь,— товарищ комиссар...—Он прокашлялся и поднял над головой небольшую кни­ гу.— Вы знаете ее? Это манифест Карла Маркса, и вот что я здесь узнал... Он перелистал страницы и громким и открытым голосом прочитал сло­ ва, простые и сильные, вонзавшиеся в сердца толпы: «История всякого общества до наших дней была историей борьбы клас­ сов. Свободный и раб, патриций и плебей, синьор и крепостной, цеховой ма­ стер и подмастерье, короче—угнетатель и угнетаемый находились в беспре­ станном антагонизме друг с другом, вели непрестанную, то скрытую, то явную борьбу, которая каждый раз кончалась или революционным преобразованием всего общества, или совместной гибелью...». Он кончил и отложил от себя книгу. Комиссар изумленно посмотрел на отделкома, потом на политрука и выхватил из кармана блокнот. Илька, заме­ тив этот жест, поднял руку, как бы показывая, что главное еще будет дальше. Наклонившись вперед, он задал комиссару свой первый, необычный вопрос: — Скажите, товарищ комиссар, как же вы требуете от меня дисципли­ ны и напоминаете про военный устав,— говорил он, вырастая над толпой и под­ чиняя ее своему все усиливающемуся голосу.— Как вы требуете от меня, чтобы я был барашком, когда и устав, и дисциплина в один час полетели к чорту, и в наши ряды безнаказанный и коварный прокрался враг? Вот он сидит среди нас—отделком указал на Сеньку, с’ежившегося на своей скамье и недвижимо­ го, как грязные казарменные стены.—Он два уже месяца смеется над нами, а вы хотите, чтобы я с мим мирился и признал его с собой наравне. Он— враг этот—в партию влез, машет перед нами партийным билетом и плюет революции в пламенное лицо. А вы, товарищ комиссар, судите меня здесь, что я вывел его на чистую воду... И отделком, не давая никому опомниться, точно боясь, что его перервут, выхватил из книги длинные, белые листы и, захлебываясь, проглатывая скапли­ вающуюся во рту слюну, рассеял в толпе свое накаленное негодование, ко­ торое он назвал «биографическим заявлением беспартийного красноармейца и бывшего батрака против врага своего, коммуниста в кавычках и кулака— Сеньки». Вот такие события описывались на этих длинных листах, впоследствии переданных комиссару и, конечно, погибших в полковом партийном бюро, в его неимоверно разбухших папках. «Шел мне в то время, товарищи, двадцатый год,' т.-е. самая что ни на есть опасная пора жизни плелась по моей тропе. «Вот вы скажете, что, мол, нет любви, а имеется одно сплошное ложе- ложство. Так я буду с этим несогласен, как и сам испытал, и говорю: любовь есть— малая, ббльшая, всякая, и многое сна определяет в человеке, особенно, если нагрянет к нему в неурочный час.