Сибирские огни, 1927, № 6

— Стихия,—медленно промолвил Илька и сделал неожиданное сравне­ ние: и деревня1—стихия. Может оттого мне ее и жаль, и страшно иногда бывает, и ненавижу ее, особенно, когда дни свои вспомню. Ты ведь в городе родился, Коськ?.. — В городе,—незамедлительно ответил комсомолец. — Ну, вот... А я вырос в деревне, и разве мало звериного я в ней узнал? О-о!.. А посмотришь издалека—тишь, покой, свобода... Я как-то в музее го­ родском был, так здорово смех меня пробрал. Картина там одна... Ну, чисто мужики ангелами представлены, а бабы— богородицами с сопливыми Христами. Глаза у всех ласковые, синие, бородки расчесаны, грабельки в руках, что твои игрушки. Ну, любота, да и только!.. А на самом-то деле—река-а ведь, сти­ хия... Ты в ней, как в зеркале, смотришься, ну, а коли забушует, закипит... Неба нет, берега нет... Ветер. Пурга. И земля, и небо— все тогда к чортовой бабушке— вверх, вниз— кипень пенистая,—раздолье и путина на тот свет. И никаких тебе ангелочков!.. ...И еще о революции я думаю,— продолжал Илька, прикрывая глаза и морща широкий лоб.—То же ведь, и революция—стихия. Как ты ни кру­ тись... А набили на нее обруч, завинтили ей винт и не то. Теперь сами же спо­ рят— революция у нас или что иное. По-твоему, как?.. А?.. Илька взглянул на Коську и все сомнения свои вылил в медлительном кивке головы, а когда услыхал его положительный и рассеянный ответ,—по губам и одутловатому лицу отделкома поползли неопределенные усмешки и в глазах его забились точечки. — Знал я, что ответишь ты так,—смешливо, будто играя словами, за­ метил он.—Я и сам бы то же другому ответил. Но подумаешь... Чорт его знает!.. Трудно нашим мозгам в этих делах разбираться—все на веру свора­ чиваем, а знать досконально не знаем,—не доросли. (Его глаза опять уползли на реку). Ну, вот, скажем, вода... Тогда нас здесь не было, когда по ней мерт­ вяков сплавляли. Мамки нам в то время пальцем под носом терли. А я вот сижу сейчас здесь и сам себе говорю: умерли они, товарищи, за святое дело... — Кто за святое, а кто и за проклятое,—попытался вмешаться комсо­ молец и беспокойно опустил ноги вниз под обрыв. От ног его посыпались ка­ мешки. В мягком шорохе они сбегали вниз, мельчали, пока не достигали реки и не пустили по ней серебряную рябь кругов. Илька проследил, как она рас­ таяла, а когда вода успокоилась, сказал: — Это все равно. Камешки вот тоже были разные, а круги в воде оди­ наковые дали. Ведь тыщи умерли. И разве на каждом паспорт был, за какое он дело мер? Конечно, ему казалось, что— за святое У каждого человека свое особое, святое дело есть. Ну, он за него и мрет. Вот мертвяки— те уми­ рали в революции. Одни «за»—другие «против». А я ю т и говорю: сколько лет с той поры прошло?.. А ведь мы с тобой тоже за святое дело готовимся умереть. И тоже за революцию... Ну-ка?.. Он опять посмотрел на Коську, а у того уже весь лоб перерезали глубо­ кие складки, глаза от натуги выкатились, и сочные вишни засохли, обнажив неровные ядра зубов. Коська всеми силами старался понять командира и не мог. Глухое смущение сердито возилось у него в груди и тревожила мысль: «Обязан ему раз’яснить, как беспартийному, а ч е т ему раз’яснишь, коли и сам ничего не знаешь». Коська перебирал в голове прочитанные книги и ни­ чего подходящего ни в одной из них написано не было—он не помнил. А Иль­ ка, не замечая его мук, будто сам с собой, говорил дальше и все об одном и том же, будто долбил тугое, неподдающееся дерево.