Сибирские огни, 1927, № 6

ющей местностью, бойцы—гуськом сзади. А время вечернее, разыгралась погода, а вьюга валит с ног и поет нам пронзительные похоронные пес­ ни, снегом засыпает, в двух шагах ничего не видно. По совету командира, мы должны были действовать таким макаром: я сперва единолично пробираюсь к своему брату и выпытываю у него нужные для нашей операции факты, а именно: где можно без особого риска добыть провианту, у беляков там иль у богатых кануйских мужи­ ков, а дальше—смотря на создавшееся положение. ...В хорошую погоду хорошему ходоку пятнадцать верст отмахать— плевое дело!., каких-нибудь полтора часа, а мы, товарищи, шли четыре часа, а может и больше, потому как погода была против нас и натру­ женные наши ноги еле передвигали легкие лыжи. Вышли мы из лагеря вечером, а пришли глубокой вьюжной ночью. Подошли к селу. Отборные бойцы остались на гумне, а я, по боево­ му плану, пошел к Ивану... Изба наша стояла на краю села, местораспо­ ложение мне знакомо с детских лет, и я, крадучись—где бочком, где ползком— пробрался во двор. Вхожу и вижу— в родной моей избе огонь горит, в морозном окне темные головы двигаются и руками машут. Оста­ новился и думаю: что за собрание в такой поздний час? Что за люди собрались у брата? Тут вдруг бросается на меня с громким лаем собака, вот-вот уку­ сит...— «Волчок, перестань!»—шепчу я собаке— «Волчок, разве не признал меня? Успокойся, Волчок!»-—уговариваю я собаку, а сам озираюсь, как преступный элемент, и прислушиваюсь: вот, думаю, сейчас услышат со­ бачью тревогу, сейчас выйдут и обнаружат мое нахождение, примут за бандита и могут подстрелить в родном дворе. Однако, не услыхали: погода на этот раз была на моей стороне, и Волчок присмирел,— подошел ближе, обнюхал, взвизгнул. Постоял я еще малость и, крадучись, стал пробираться к окнам. Волчок за мной, я его поглаживаю, уговариваю, а сам ищу в морозном окне дырочку, подходя­ щую для наблюдения. Нашел, прилип... И что же вы думаете, дорогие товарищи? Кого увидел я в родной своей хате?.. Белогвардейских солдат, товарищи, увидел я!.. Сидят они за столом, сидят пять человек, сидят в теплой нашей избе и глушат самогон, и жрут с жадностью пермешки! И родной братец мой Иван Федорыч Кра- юхин сидит тут же, во вражеском окружении, и он тоже соображает насчет самогона и пермешек... А жена моя Прасковья Максимовна и мать-старушка прислуживают гнусной этой компании! Гляжу я на белогвардейский разгул, гляжу на родню свою, а ^ самого ноги подкашиваются, озноб меня бьет и в голове круженье...—Так, так, <5ратец!—думаю я черную думу:— Геройскому отряду сухариков предоста­ вить нельзя, а палачам народа—и самогон, и пермешки, и все на свете!.. Отогреваешь, Иван Федорыч, лютую змею гадюку, гидру ублажаешь, а <5рат, защитник революции и партизан, голодный и холодный стоит под окном и не смеет войти в родной свой дом?! Обеднело, говоришь, Иван Федорыч, ваше село Кануй? Сухариков партизанам пожалел, а врагам ничего не жалко... Стою я, как связанный, минуту, стою дольше... в неверных моих ногах пес путается и повизгивает жалобно, кругом ночь и вьюга, злая кровь зали­ вает мое сердце, а вражеский разгул продолжается, словно издеваясь над холодным и голодным партизанским бойцом. Постоял я еще. потом вспом­ нил оставленных на гумне скрывающихся товарищей и пошел обратно.