Сибирские огни, 1927, № 6
а дальше дорога виляет. И говорю я разведчикам: «Стой, ребята! Дорога эта, сдается мне, знакомая, дорога эта ведет в село Кануй, в котором я не был уже года два с хвостиком, а в том селе живут-поживают мои родные, а именно: мать-старушка, жена и старший мой брат Иван Фе дорович Краюхин»... —«Если ты не путаешь, Федор,—говорит мне развед ка,— то дело наше вернее верного: авось, выручат твои земляки приуныв ший наш отряд, дадут провианту нам и скажут о месторасположении противника... Пошли дальше, не спуская глаз с дороги, идем и видим человека с ружьем и собакой. И кричу я тут ему: «Стой, охотник, дело есть!»... Подходим ближе,—охотник встал и ждет, а собака лает. Запрыгало мое сердце, когда услышал я собачий голос:— «Волчек! Волчек!»—кричу я, а сам, между прочим, не свожу глаз с охотника:—«Волчек, перестань, свои!»... ...Охотник этот, товарищи, был мой родной брат. Подхожу я к нему и здороваюсь, и начинаю расспрашивать: «Как живешь-поживаешь, Иван Федорыч? Не ждал, видать, такой встречи, судя по твоему ошарашенно му лицу?.. Живы ли, здоровы ли моя матушка и жена Прасковья Макси мовна?»... И другое прочее, конечно. Отвечает мне мой брат: «Все живы и здоровы, Федор Федорыч, только корова ваша сдохла... А тебя, признаться, не думал, не гадал я встретить здесь, на родине—слышали мы, что партизаны борются в дру гом уезде и что плохо им... А в родное свое село Кануй тебе я, братец, не советую и глаз казать, потому в нашем Кануе стоят сейчас белые, большой отряд, и грозятся они изничтожить всех партизан. Постояли мы, поговорили, расспросил я брата, что требовалось раз ведке. Сказал насчет провианту, но Иван руками замахал на меня: «И не думай, Федя! Никак невозможно представить вам провианту—беляки за каждым шагом следят. На охоту, вот, сегодня пошел и то пришлось раз решения спрашивать. Нет, никак невозможно нам помочь вам, други: в каждом дому солдаты, их кормить приходится... Да и обеднело, однако, наше село, Федя, за эти неспокойные годы!» Посоветовались мы и решили вернуться обратно, в неприютную тайгу, и рассказать все командиру. Брату я строго-настрого приказал держать язык за зубами:—«Не видал ты нас и ничего не слыхал! Даже матери и жене ни слова до поры до времени!.. А ежель ты, Иван Федо рыч, проговоришься, то смотри... хотя и брат ты мне родной, но пощады не будет!». ...И пришлось нам. товарищи, повернуть лыжи обратно,—возвраща лись мы без единого слова, натруженные наши ноги еле держали нас, обессиленные переходами и голодом. К вечеру вернулись на заимку,и я сделал командиру обстоятельный - доклад. Слушает меня командир и зубами скрипит,—выслушал, расспросил добавочно и сказал:—«Подождем, что другая разведка скажет, подождем до утра, а завтра, может быть, Евсеев придет». Другие разведчики вернулись с пустыми руками: никого не видели, все по тайге слонялись, даже следа охотничьего не встретили. Ночь прошла, наступил день, наступала вторая неделя, а отряд все пребывал в неизвестности, в снегу и в морозе. Евсеевцы не пришли и в этот день, и в этот же день отряд израсходовал последний сухарь. На пала на нас сонливость и непросветная тоска, дисциплина партизанская упала: некоторые ребята, несмотря на строжайший приказ командира— беречь патроны—пошли на охоту...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2