Сибирские огни, 1927, № 6

как падение тела, потерявшего все точки опоры,— кто-либо узнает Куницу, доложит командиру, он выйдет из своего кабинета, скажет неумолимое, ужаснее предсмертного крика на поле боя: — Арестуйте этого дезертира! Голос Куницы был безмятежней колыбельной песни матери. — Ну, чтоб меня арестовали—это, хотя дядька и выразился одним сло­ вом, бабушка все ж напополам сказанула. Не за тем пришел, а за... жало­ ваньем. Вопросы, знаки восклицания пробежали в моих глазах обезумевшей кино-лентой... — Дезертиром я вовеки не буду, а что ушел в другую часть самовольно, так это верно. Пойдем. Он схватил меня за руки, потащил в хозчасть. Там мы встали в хвост змеи, впившейся в казначейское окошечко. Куницу узнавали, здоровались, расспрашивали—как и что, где он, сообщали, что он об'явлен дезертиром. И—все. Замысловатая простота! Мы получили жалованье (это понятно: списки были составлены рань­ ше). Куница смеялся. — Пойдем к Пашке—в роту. Через несколько дней наш полк уходит на фронт под Казань. Я вам сообщу накануне от’езда— поедем все вместе. Все равно здесь нам больше делать нечего. Революция подожжена снаружи. Надо тушить. Мы уже прошли кабинет командира, у меня отлегло на душе, но на­ прасно. С командиром мы столкнулись на лестнице. Он сразу узнал Куницу, покраснел, сказал тихо, сурово, точно отец сыну: — Дезертируешь? — Дезертиры не являются на казнь,—спокойно ответил Куница.— Меня никто не поймал, сам пришел. Не дезертир, а красноармеец второй роты 6 Номерного Петроградского полка. Бумажка обо мне уже послана, скоро едем на фронт. Командир покачал головой, сказал мягче: — Не дело, Куница, я считал тебя примерным и сознательным воином революции. — Несознательность моя, товарищ командир, от того, что любовь моя к революции жарче огня. Сердце сжигает и терпения никакого нет и не может быть. Я в вашей власти— арестуйте меня. Командир задумался только на мгновение и махнул рукой, — Больно ты мне нужен. Поверю, но если сбежал—пощады не будет! Дерись твердо и храбро. Подал Кунице руку и быстро исчез за дверью. Куница был прав. Вскоре золотеющим августовским вечером он, Пашка Тужиков и я последний раз маршировали по Петрограду в составе 6 Номер­ ного Петроградского полка. На Невском сухонькая старушка, удравшая из «Двенадцати» Блока, крестясь и охая, остановилась, посмотрела на нас и проскрипела: — Бусурманы!.. Ироды!.. Всех вас ужо-тка! — Ладно, бабуся,—ответил ей кто-то из рядов,— молись на том свете за нас.