Сибирские огни, 1927, № 6

Большевики застряли на Урале. Но вот и ночь. Казацкие баркасы Плывут неслышно. Тих и мрачен дел. Сквозь лунный свет мелькнули лишь лампасы Да черных пик железный частокол. XI. И всколыхнулась степь, завыли пули. Последний бой—смертельный бой. Рычат орудья в бешеном разгуле, Туман повис над степью и рекой. Темнеет день... В поля бегут сойоты. Угасло солнце. Скрылись облака. Дрожит земля, хохочут пулеметы,— Седок с налета валит седока. Темнеет день. Гроза рычит сильнее. Сошлись ь штыки. Пошли на кулаки. Последний хрип... и—в волны Енисея Бегут, бегут с обрывов казаки. XII. Как май, светлеет даль полей, От вражьих сил очищен край. Считай, Щетина, павших и трофеи: Винтовки, пушки и коней считай. Добычи взято здесь не мало, Но не к покою рвутся бунтари. Не до покоя, коль с хребтов Урала Набат воинственный гремит. Не до покоя, коль земля родная Полынью горькой поросла, И без приюта семьи голодают— Пора, пора приняться за дела... XIII. И снова в путь... Хрипят степные кони, Гремит оружье. Зыблется земли. Степных коней и вихри не догонят. Степным коням—что горы, что поля. Хребты Саян теперь им не препоны— По сотне верст махают сгоряча. На пиках рдеют красные знамена, На конских гривах—ленты кумача. А над рекой, в широком поле, Где дотлевают кости ханов: Два символа—борьбы и воли— Воздвиглись новые курганы. Стоят и смотрят в Енисей— И будто шепчутся с волнами О жизни манских бунтарей, О днях кровавых над полями.