Сибирские огни, 1923, № 5 — 6

— Когда я слышу твою игру, Зина, мое чувство к тебе делается глубже, тоньше. Меня как-то особенно окрыляет сознание, что ты— талант. У Спинек дергаются брови. Но лицо неподвижно. Голос спокоен,, хблоден. Спинек говорит—бросает серые, бесцветные камешки—слова. — Да? Разве? Почему? Вишняков встает, начинает ходить из угла в угол. — Ведь мы всегда в любимой женщине ищем что-то особенное Какое же счастье любить ту, у которой, как у тебя, есть это особен ное! Зинусь, ведь ты—талант.... Может быть больше. Спинек, как не слышит. Спинек думает о своем. — Виктор Алексеевич, но у вас ведь жена, семья. У вас и ранее меня были женщины и будут после меня. И всегда мужчины говорят каждой женщине, что она особенная, необыкновенная, что они первый раз такую видят и любят первый раз с такою силой. Вишняков морщится, молчит, хватается за голову, быстрее кру­ жится по комнате. — Вы говорите, что вам страстно хочется иметь ребенка от меня. А почему вы равнодушны к своей жене, к своим детям? Ведь это будет то же самое. Вишняков быстро подходит к стулу, садится, стучит кулаком по крышке пианино. Глаза Вишнякова черны и злы. — Есть такие слова „хочу“ и „должен". Я любил свою жену и хотел от нее ребенка. Но условия не позволяли. Значит, были аборты. Потом я перестал любить жену. Но механически близость сохранялась. Родился ребенок, другой. Я уже должен их любить. Вишняков хватает Спинек за руку, говорит, стискивая зубы. — Пойми, что я люблю тебя. Хочу тебя и хочу от тебя ребенка.. Спинек неподвижна, холодна. Сколько мужчин говорили ей это слово—люблю. Сколько мужчин целовали ее, целовали ее губы, глаза, лоб, голову, руки, грудь, все, все тело. Все зацеловано, захватано, все было, повторялось и повторяется вновь. — Виктор Алексеевич, так все и всегда говорят. Вишняков вскакивает. — И Скурихин? Вишняков ревнует Спинек ко всем мужчинам, бывшим у нее до него. (Ведь каждый мужчина хочет быть первым, единственным непо­ вторяемым. Каждая женщина хочет стать первой и последней). Спинек дергает бровями. — Да, в роде этого... Вам, вероятно, неприятно, что я была близка со многими? — У-у-у Проклятье! Вишняков рычит, бегает, сжимает кулаки. Спинек встает, улыбается, поправляет при ческу. — Виктор Алексеевич, пойдемте на бульвар. Вам нужно успокоиться Частая чугунная решетка бульвара—длинная черная расческа в снежной седой голове. Снег неглубокий, мокрый, тает. Следы Вишнякова и Спинек черны и четки. На бульваре пусто. Бульвар на берегу реки. Река чугунно-черная. В беседке темно. Хотя пол в снегу. На твердом, деревянном полу обжигающий белый холод снега и' жгущий, белый жар упругого тела женщины.