Сибирские огни, 1923, № 5 — 6

Бегает глазами по желтому скелету старухи. Вздыхаетг — Охо-хо... Худо, баушка! Старуха хлюпается в лохани и ворчит: — Чо опять? — Как же... обидно!... Сама рассуди: кому нельма... а кому чебак вяленый!... Сдвинет старуха седые брови: — Какой чебак?... Чо выдумал? Степан мелкими зубами блестит: — У дяди Филата баба-та... нельма!... ft я с тобой парюсь!.., — Тьфу, варнак!... Тьфу ашшаульник!... Начнет одеваться. Хмурит седые брови. А в подслеповатых гла­ зах—ласка светится. Придет в избу. Сядет за стол—чай пить. И воркует: — Ладно добыл работника Филат... Парень-та —огонь! Филат солидно разглаживает рыжую куделю на малиновом лице, — Не говори, маминька!... Гору своротит!... — Надо бы, сынок... полишку присеять ноне?... — Думаю, маминька... Да не знаю—справимся-ли? — А ты рассуди, да развесь!... Ночь-та не шибко дрыхни!... Об­ думывай... — Думаю... Потерял... сон-та!... — Думай... Шибче думай!... Старуха швыркает из блюдца густой кирпичный чай. А Филат сидит, опершись длинными руками об лавку,—в пол: смотрит. И думает. Земли удобные в уме перебирает. Семена в закромах на десятины прикидывает. Перед глазами березовый лес колышется. Где-то далеко— черные полосы курятся. И точно такой-же, как он—мужик Филат, шагает по ним с л у ­ кошком . Широким золотистым веером зерно рассыпает. IV. я Большие посевы сделал Филат!? Одной пшеницы—восемь деся­ тин, овса—две десятины, овощей—десятины полторы. Да на пяти де­ сятинах—озимые зеленели. Со всеми делами во-время управился. Подошли покосы. Вся семья на луга выехала. Косили, гребли и метали недели три. Старуха пищу готовила. Иногда и грабли в руки брала. А дни стояли раскаленные. В работе мужикам приходилось рубахи снимать. Наломается за день Филат, спозаранку, как убитый, уснет. Хра­ пит на траве под стогом—за версту слышно. И старуха намается— вместе с сыном уляжется. Только Петровна подолгу не могла уснуть. Ночи были душные, медом сочных трав напоенные.