Сибирские огни, 1923, № 5 — 6

На выступление Стасюлевича последовала резкая отповедь Ти­ хомирова:!) „Иван Сергеевич не был ни социалистом, ни революцио­ нером, он даже едва ли понимал... русское социально-революционное движение, но тем характернее его сочувствие движению в общем, как оппозиции против державного деспотизм?. Факт этого сочувственного отношения, доходивший до содействия, теперь на все лады отрицается и затирается запуганной и приниженной легальной прессой... Деятели этой прессы... позволяют себе зачеркивать в жизни Тургенева ту долю политического чутья и гражданского мужества, которая у него на са­ мом деле всегда была" ‘ 7 . Начатая вокруг имени Тургенева политическая игра только обо­ стрила, углубил-м интерес к его личности, к определению его художе­ ственного и общественного удельного веса. Не следует забывать, что это было время, когда социальная зна­ чимость искусства, его общественная ценность еще не мыслилась от­ четливо и значительно. Когда, с другой стороны, формула „искусство для искусства" имела тот же успех, что в наши дни „искусство без искусства". Когда существование бестелесного, бескровного и бескост­ ного, оторванного от жизни искусства казалось реально возможным. Идея самоцельности, самодовлеемости искусства, его абстрактности, его имматериальности имела по утилитарно-политическим мотивам наибольший успех в консервативных, охранительных и реакционных кругах того времени. Поэтому понятно, что правый лагерь спокойно отрывает Тургенева от русской жизни и канонизирует в нем „художника- поэта", „певца красоты". „Тургенев бып художник3),—говорило „Новое Время"—и не мог заключаться в какую-нибудь узкую политическую доктрину". „Московские Ведомости" утверждали, что все достоинство произведений Тургенева заключается в чистой художественности 4), а „За­ писки Охотника" не имеют иного значения, кроме художественного. Крайняя левая с запальчивостью и раздражением отвечала: „В годину небывалого пригнетения родины эти бульварные руководители общественного мнения ударяются в область красоты, искусства для искусства и какой то, якобы высшей, правды вне условий места и вре­ мени, ') во имя формы глумятся надо всем, в чем просвечивает нена­ вистная им революционная мысль и чувства. Умер Тургенав, они и его привлекают в свои жирные сб'ятия". Далее, в той же прокламации Народной Воли0) дается такая оценка Тургенева: „Барин по рожде­ нию, аристократ по воспитанию и характеру, постепеновец по убеж­ дениям, Тургенев, быть может бессознательно для самого себя, своим чутким и любящим сердцем сочувствовал и даже служил революции". Либералы искали среднего, примиряющего решения, но далее бледной формулировки, вроде: „Прежде всего, он был художником, но это еще не значит, что он был только художником"7) не шли. ') Л. Я. Тихомиров— член Исполн Комитета партии Народной Воли, необыкно­ венная эволюция которого наделала в конце 80-х годов (1887-1888) много шума. Как известно, он вышел из партии и стал работать в „Московских Ведомостях*. 2) .Вестник Народной Воли", № 1. Женева, ноябрь 1883 г. 3) Курсив наш. Л Курсив наш. 5) Курсив наш. в) И. С. Тургенев. Спб., 25 сент. 1883 г. 7) „Вестник Европы". 1883 г.. № 10.