Сибирские огни, 1923, № 5 — 6

„дикому состоянию свободы". А там, за Зеленой Стеной, бродят оброс' • шие шерстью дикие скифы, не желающие променять хлеб на нефтя^ ную пищу, любовь, которая, (по гениальному слову Блока) „и жжет, и губит", на розовые талоны, борьбу за индивидуальность — на ариф­ метическую, механическую „этику“, танцы Вакха—на танцы машин, ин­ тимное личное—на стеклянные стены, творчество—на автоматическую работу. И женщина (случайно выбрана именно женщина!), чей номер 1—330, выступает пророком потусторонней незанумерованной морали: „Они обросли шерстью,—говорит она о людях, что за Зе­ леной Стеной,—но зато под шерстью сберегли горячую крас­ ную кровь. С вами хуже вы обросли цифрами, по вас цифры ползут, как вши. Надо с вас содрать все и выгнать голыми в леса. Пусть научатся дрожать от страха, от радости, от бе­ шеного гнева, от холода, пусть молятся огню". Для нее недействительны „лысые истины 14 покоя, примирения, „энтропии", для нее не существует „последней революции", за ко­ торой электрический утюг в десять шиллингов, „равенство носов и способностей"; „революции бесконечны, учит она последняя—это для детей: детей бесконечность пугает, а необходимо, чтобы дети спали спокойно по ночам". Она несет в себе „фаустовский" (выражаясь в терминах Шпен­ глера) дух бесконечного развития, она разрушает самодовольное нарциссово равновесие человека-машины Д — 503; буйным бродилом, хмельным вином закипает в нем „капля лесной солнечной крови", любовь — ненависть, влечение — борьба гонит его в об‘ятия бакунин­ ской женщины — „ведь только и можно любить непокорное"— фор­ мулирует она это чувство,—строитель Интеграла заболевает „неизле­ чимой болезнью", у него образовалась душа". Он не может, не хо­ чет „заспиртоваться", как предлагает нумерованный врач. Хочет жить, гореть, бороться! С горечью, с ужасом чувствует, как его „я" вновь выделяется, кристаллизуется из „мы" (до сих пор это „я" было только у „Благодетеля"). „Я чувствую себя"— со страхом (пред собой и храните­ лями) записывает Д — 503.— .Но ведь чувствуют себя, сознают свое индивидуальное — только засоренный глаз, нарывающий палец, больной зуб; здоровый глаз, палец, зуб — будто их и нету. Разве не ясно, что личное сознание — это только болезнь?" Но ему уже ничего не ясно. „Ясность" („ясно"—любимое слово Д — 503, саркастически подчеркивает художник), квадратно-лысая мате­ матическая ясность исчезает из его порядливой жизни. Торжествует стихия, революция духа, та самая, о которой пророчески говорит исто­ рик эсдеку Акундину в романе Ал. Н. Толстого „Хождение по мукам": „Берегитесь— в раю, который вам грезится, может быть, самая страш­ ная из всех революций—революция духа!" „Черви вопросительных знаков" грызут Д — 503, рвется „единог­ ласие" нумерованных автоматиков, вспыхивает новая революция „в воз­ духе знамя, слова — „Долой машины!" И . . . тут нелепый фальшивый обрыв у Замятина, обрыв в без­ надежность, в андреевскую картонную бездну (над которой сам худож­ ник так метко и так часто смеется), тут ... издается „благодетельный декрет о поголовной операции — выжигании мозговых узлов фантазии,, восставших людей хватают и кладут на операционный стол, вырезают