Сибирские огни, 1923, № 5 — 6

портного. Нечего и говорить, что лицо культурного человека должно быть совершенно такое же, как и у других (культурных) и уж, конечно, не должно меняться ни в каких случаях жизни. Естественно, что тем же условиям должны удовлетво­ рять и дома, и деревья, и улицы, и небо, и все прочее в мире, чтобы иметь честь называться культурными и порядочными" х). Если в этой иронической тираде подставить слово „цивилизация" вместо ошибочно затесавшегося слова „культура",—мы получим чи- сто-шпенглеровскую (и при том выраженную до Шпенглера) форму­ лу заката Европы, где молодая „культура" и нынешняя дряхлая ев­ ропейская „цивилизация" противостоят друг другу, как „рожденный почвой организм и образовавшийся из первой при его застывании механизм" (Шпенглер). „Постарение" энергии западно-европейской культуры привело Европу от огненного искания, „становления", кипения в тепло-прохлад­ ное состояние „энтропии", „ставшего", мещанского покоя. Выражаясь Шпенглеровским языком, „интеллект победил душу". В мировых горо­ дах не больше внутренней жизни, остались только психические про­ цессы. Идея судьбы преодолена: остались только механические и фи­ зиологические соотношения... Интеллект, вступив на место ранее чело­ веческой и еще гетевской интуиции, переделал чувственно-движу- щийся образ жизни по своему образу, превратив его в механизм" (Шпенглер). Замятин с необычайной художественной и философской смелостью переносит на полотна своих повестей и романа „Мы", на полотна человеческих страстей и трагедий физико-механическую теорию Роберта Майера, Клаузиуса и Карно, теорию превращения энергии в энтропию: не даром же написал художник свою книжку о Роберте Майере. г---- Не даром же эта идея проходит лейт-мотивом в бытовом фана­ тизме— „Мы“ . „Две силы в мире: энтропия и энергия. Одна—к блажен­ ному покою и счастливому равновесию; другая—к разруше­ нию равновесия, к мучительно-бесконечному движению" („Мы". Запись 32-ая). Эту то Европу, застывшую в состоянии энтропии, сопоставил Замя­ тин, как родную сестру по духу—с косным, дико-невежественным, рабьим Алатырем. Сходство получилось изумительное: там уездная мещанская нелепость и тьма, здесь столь же косный мещанский авто­ матизм при мертвом блеске электрических рефлекторов. Там человек— собака, тут человек—автомат—машина. И здесь и там, как суть, как центр центров всякого мещанства —отрицание человеческой личности и ее свободного развития: „... для всякого мещанина—всего ненавистней непокор­ ный, смеющий думать иначе, чем он мещанин, думает. Нена­ висть к свободе—самый верный симптом этой смертельной бо ­ лезни—мещанства". „Остричь все мысли под нулевой номер; одеть всех в установленного образца униформу, обратить еретические земли в свою веру артиллерийским огнем. Так османлисты обращали гяуров в истинную веру; так тевтонские рыцари огнем и ме- j ) Островитяне.