Сибирские огни, 1923, № 5 — 6

Взыскующий человека. (Творчество Евгения Замятина). !. Человек— собака. Когда произносят имя— —Евгений Замятин, в сознании читателя немедленно выскакивает квадрат (этот столь не­ навидимый Замятиным во всех его, от первого до последнего, произ­ ведениях к в а д р а т , на одном ребре которого— „уездное", Алатырь— город, откуда триста лет скачи—никуда не доскачешь; на другом ребре—идеологии— „социальная реакционность1* и все смертные грехи „мистики", „об'ективной контр-революционности", „поповщины" и прочая, И прочая; на третьем—точеность формы и холодное мастер­ ство; на четвертом—европеизм и британский рационализм. Самое заманчивое в этих суждениях—то, что они обладают вне­ шней видимостью правды (а мы знаем, что живее всего на свете не сама ложь 100 процентной крепости, а полправды). Оттого многим и многим покажется парадоксальным утверждение, что Евгений Замя­ тин никогда не был только бытовиком, никогда не был только фор­ малистом, или только европейцем, и уж решительно никогда не был реакционером. „Уездное" Замятина было для художника отнюдь не формулой утверждения быта, бытовизма, но лишь формой его отрицания, по­ знания во имя преодоления. „Чтоб преодолеть быт, нужно познать е го “—эту задачу и эту работу, недавно формулированную Л. Д. Троц­ ким, ')— Замятин проделал с изумительной зоркостью и настойчивостью задолго до того, как ее сформулировали. Зверино-нелепым и диким увидел молодой Замятин прелое, пот­ ное, бессмысленное существование всероссийского Алатыря— города. С змеино-тонкой иронией вычерчивает он „плодущий до страсти", „домовитый, по причине этого богомольный, степенный" народ уезд­ ный. Люди приросли к вещам, вросли в вещи: „У всех окна геранью да фикусами позаставлены. Так то оно дело вернее: никто с улицы не заглянет. Тепло у нас лю бят, печи нажаривают, а зимой ходят в ватных жилетах, юбках, ’) Вопросы быта. Изд. „Красная Новь". М. 1923. 15* Сибиревие Огня 5—6,