Сибирские огни, 1922, № 4

— Надо дать ему докурить,—неожиданно и бесспорно подумалось Наза- рову. Витрима—crop,—почему-то прозвучало опять в ушах навязчивое непонят- ное слово. Все его тело охватила дрожь. Он снова сел в кресло. Медведев продолжал курить. Подносил ко рту папиросу, жадно и глубоко вдыхал в себя дым и выпу- скал его тонкими сизыми струйками. Папироса то вспыхивала бледным огонь- ком, то тускнела и затем снова разгоралась. — Сейчас конец,—со щемящей тоской и остро-режущим нетерпением по- думал Назаров, напряженно следя за папиросой. И вдруг ему как-то совер- шенно неожиданно показались страшно знакомыми и эта трясущаяся, с еле-за- метно выступавшими синими жилами, рука и эта маленькая, беленькая па- пироса. — Ну, скорей!—с внутренней мукой понукал он Медведева. В этот момент Медведев вдруг поднял голову от шахматной доски и прямо и широко посмот- рел на Назарова, напряженно вглядываясь в него, точно стараясь что-то вспом- нить... И тут только Назаров увидел его всего—с головы до ног. Егб такую-же, как у всех красноармейцев и у Назарова, серую шинель, стоптанные порыжев- шие сапоги, приплюснутую истертую серую папаху и глаза. Глаза у него были большие, серые, глубокие, уставшие и настояще-человеческие с теми еле-уло- вимыми блесками тоскливой и больной улыбки и иронии. В них была и уста- лость, и какая-то конечная, примирившаяся со всем, безнадежность. И ему, Назарову, привычному террористу, вдруг стало по настоящему жутко. Он не выдержал обнаженного взгляда Медведева, опустил глаза и его внимание с огненной остротой и больным напряжением (так, что у него слегка даже закружилась голова) остановилось на приходившей к концу папиросе а от которой сейчас зависела жизнь Медведева, эта нелепая связь теперь показалась Назарову безумно-веселой и тоскливо-острой. — Что за ужас!—подумал он,—и почему это кончается папироса?—И сно- ва тоже странное обостренное ощущение всего окружающего охватило его, как и перед уходом из своей комнаты. Он с больной улыбкой и безумно^ мыслью в глазах стал следить за папиросой. Медведев не докурил ее; он дер- жал ее в своих коротких желтоватых пальцах и было неизвестно, потухла-ли она совершенно или под ее пеплом тлеет еще невидимый огонь.. На з аров быстро двинулся к двери. Затем так же быстро и легко повер- нулся, взял книгу со стола и пошел в библиотеку. — Спасибо, барышня!—весело и широко сказал он. Барышня в больших белых стоптанных туфлях с чужой ноги и в рваном полушубке быстро вскинула на него свои острые, черные глаза, хотела было оскорбиться за слово . барышня ", но, посмотрев в его лицо, вдруг просто и хо- рошо улыбнулась ему из глубины своих темных глаз. Он ответно улыбнулся ей, потом без колебаний вышел из клуба через за- пасный выход. Когда Назаров, не убив Медведева и не покушаясь на это, вышел из клуба на двор и вступил на снег, то почувствовал, как остро пахнет первым дыханьем весны. Воздух чуть-чуть щипал ноздри. Снег словно опух и осел. И вдруг над головой Назарова низко-низко обеспокоенно загоготали дикие гуси. Потом, смешавшись, беспорядочно шарахнулись в высь. — Что за ерунда? Откуда их занесло такую рань? На з аров долго и с удовольствием прислушивался к не утихавшему, успо- каивающемуся гоготанью. — Эх, Михи нет! На перелет скоро двинулись-бы!—подумал он спокойно,— и смутно, но живо воскресли в памяти широкие степи, перелески, реки... — Уеду-ка я снова в деревню учителем. Ну их всех к чертовой матери!— подумал он, перелезая через з абор на глухую улицу.