Сибирские огни, 1922, № 4

придавить. Живет тут, роскошествует, а они и при свободе каждый день йод пулей, смениться рубахи н<»т, а у этою... Отвернулся, чтоб не кинуться снова на Холодковского. Толкнул нечаянно столик в углу. Китайский болванчик на нем головой закивал. Рыжий взглянул и остановился. Китаец с прищуренными хитрыми глазами кланялся. Поднялись рыжие насупленные брови, рот растянулся в улыбку. Лицо стало простоватым, смешным и добрым. — Марченко, гляди! Все т рое забыли про Холодковского. Марченко головой от восторга затряс. Татарин языком прищелкивал, а рыжий смеялся громко, всем нутром. — ftx ты, стервоза—китаеза! Цо, цо, цо!.. Кланяется косоглазый! Гляди, гля- ди, прыжмурился!.. Нечисть косастая! Простодушный смех будто удар кнута для Холодовского. — За чашки на смерть человека ведут и забавляются. О, какая изощрен- ная жестокость у этих животных! Не сдержал стона Оглянулся рыжий. Сгасла ясная улыбка. Револьвером пригрозил. Двигайся! Как на улицу вышли, Марченко в кармане шинели пощупал. Мыло духо- витое с умывальника тихонько взял. Боялся, как-бы не узнали и косился на рыжего. — Хоть понюхать Анютке дать. К Ивану Васильевичу вниз в этот час только пришли. С фонарями кухню обыскивали. Стряпуха Лепостинья, дальняя родственница хозяина, тряслась от страха, кланялась и все приговаривала. — Ниче, ниче, товарищи, поглядите, ниче! Вот это мое барахлишко. Туго- ка кохточки. — Нужны « ам твои кохточки! Где хозяин? Старший за ручки двери взялся, — Ватёр туто-ка, извиняйте, ватер... Старший засмеялся. — Ну ладно извиним— зазвоним! С устатку после обыска зайдем. Чего ты трепыхаешься? Хозяин где? — С утра не приходил. Хозяйка в спальной с перепугу мается. Ребятишки все выли, чичас только позасыпали .. — Хозяин где, сказывай!.. — Нутре мое выверни, перед Богом Истинным, не знаю, товарищи! Красногвардейцы в спальню к хозяйке пошли. ft Иван Васильевич был в станице за пятнадцать верст. Баба казачка за большие деньги исхитрилась, в возу с посудой глиняной вывезла. Холодковского в штабе, в караульной, минут двадцать продержали. Рыжий ткнул его на деревянный табурет и ушел. На ходу кинул: — Приглядите! Красногвардейцы в карты на полу играли. В двадцать одно. На Холодков- ского никто внимания не обратил. Потом пришел Марченко и сказал: — Ковалев и Сивачев! Отведите этого... Нехотя поднялись, напялили шинели, взяли винтовки, и, ругая холод и тьму, повели. Не знал куда. Бояться устал. Все—все равно стало. Оказалось, привели в тюрьму. Как добрался до грязных нар, ткнулся на свободное место, сразу ус- нул тяжелым, на смерть похожим, сном. Известных Холодковскому в камере было двое: крупный хлеботорговец Грязных и последний городской голова Феоктистов. Сразу, как проснулся, Фе- октистов к нему подошел. — Что, разнесло ваш Ноев ковчег? Холодковский махнул рукой. — Все дома разнесет! Все захлебнутся!