Сибирские огни, 1922, № 4

Переступил с моги па ногу, передохнул с шумом и ключ повернул. Рыжий, высокий, со шрамом во всю щеку, ручной фонарь поднял повыше. Сразу навсегда отпечатался весь в памяти Холодковского. От огромных сапог с налипшим на них снегом до сдвинутой на-бок старой свалявшейся серой па- пахи. Угрюмые под сдвинутыми рыжими бровями глаза, цвета тускло-зеленого стекла, обдали холодом. По спине струйками пробежала др ожь. — Судья Холодковский вы?— — Я.— — Глядите ордер.— Лицо сразу увидел, а бумажку прочитать не мог. Мимо сознанья прошло, что написано И не надо. Так, ведь, знал.— Пожалуйста, начинайте. Может быть, з ажечь огонь? На окнах плотные темные шторы.— — Марченко, найди, зажги лампу!— Молодой, безбровый, мигая часто белесыми ресницами, штык осторожно к двери приставил, спички из кармана шинели вынул и лампу на письменном стопе зажег. С фонарем в руке, рыжий, молча, у двери ждал. За ним стоял со штыком третий. Смуглый стройный татарин. Как встал, так и застыл прямо и непод- вижно, будто и внутри у него штык согнуться не давал. Холодковский чувство- вал, как жалок он, мощный, широкоплечий в одной ночной рубашке ниже ко- лен, с голыми волосатыми ногами. — Позвольте одеться? — Ничо, не барыни мы. ft где штаны?— — Вот, на кресле. Разрешите одеть?— Слышал сам: голос искательный, поганый, чуть не молящий, ft другим его сдетать не мог. — Марченко, погляди в карманах! Платок? Совай обратно. Отдай барину штаны!— На попадал ногами сразу, а три пары глаз сосредоточенно и серьезно смотрели прямо на ноги, ft-a-a, как скверно! Большая лампа сразу всю комнату светом залила. Нежной ласкающей бе- лизной выступила в углу на столике статуэтка Дианы с охотничьим рогом. За- блестели стекла фотографических портретов на письменном столе. Рыж^й отшвырнул ногой светло зеленым шелком обитое кресло, будто рассердился на его нарядную обивку. Держа в левой руке фонарь, в правой наган, прошел в спальню. Фонарь поставил на ночной столик. — Сайфутдинов, стой у двери! Марченко, айда суда. Начинай! Сам встал с револьвером в руке. Черное дуло, как магнит тянуло глаза Холодковского. — Хоть бы опустил он его. Ведь устанет так держать.— Сердце стучало так суматошно, что казалось: и эти двое слышат. Мзрченко ла з ал под кроватью. Встряхивал, щупал атласное одеяло, ком- кал белоснежные простыни, тискал подушки. Из комода кипы белья разбросал по ковру. Все в полном молчанье. Слышно было как ударяют о мраморную чашку редко и методично капли умывальника. Рыжему надоело стоять в театральной позе с револьвером. Сунул его за пояс и стал помогать Марченко. Вэзились долго. Холодковский, согнувшись сто- ял у спинки кровати. Чувствовал, как подлая заискивающая улыбка растянула губы, когда рыжий с умешкой сказал: — Приданого на двадцать женихов хватило-бы, ft тут на одного. Лй, на кажды штаны нову бабу присоглашат? Марченко по детски прыснул и обратной стороной ладони вытер на лбу пот. , — Тут на три дня разборки! Айда завернем! Кисет у тебе.— Марченко полез в карман, Холодковского буцто невидимая сила двинула. — Папиросы для гостей держу. Вот, в верхнем ящике комода.—