Сибирские огни, 1922, № 4

Будем помнить, что 6 нарочитом имажнизме, символизме, фатуризме мы не найдем спасения и выхода к широким далям искусства и мы видим, как от них постепенно уходят настоящие художники, наприм. Есенин, который тремя стихотворениями .Волчья гибель", „Не жалею, не зову, не плачу* (№2—„Кр. Новь". 1922), „Все живое особой метой отмечается с ранних пор" (кн. 3„ Крас- ная Новь' 1922), сразу,—звериным прыжком,—послав к черту свои прежние ка- мерные упражнения, которые нужны лишь бездарным Шершеневичам, очутил- ся опять на свободе и вновь обрел себя, словно снова родился. И уже говорю я не маме, А в чужой и хохочущий сброд: — Ничего. Я споткнулся о камень. Это к завтрому все заживет. И даже такой безискусственный, несложный и неглубокий рисунок, кото- рый дает А. Аросев в своих очерках революционных событий, рождает чаще живые хорошие образы генерала Самсониевского, Берсенева, романтика рево- люции с налетом авантюризма и простых бородатых солдат. Бытовые очер- ки Зуева „Смута", не претендующие на большее, таят в себе гораздо больше содержания, чем претенциозные вещи многих молодых писателей, попавших в плен .столичного искусства". Редким из молодых писателей удается преодолеть этот соблазн „больших городов", где самоуверенные нафикстуарившие свои мозги внешним лоском литературщины, наполнившие свои карманчики хлесткими афоризмами Оскара Уайльда или А. Богданова, часто выставив из жилетного кармана уголочек красного, надушенного парфюмериями НЭП'а, платочка, столичные джентльмэ- ны захлестывают молодежь одуряющей, поверхностной философией, измышлен- ных ими на досуге—в минуту душевных томлений—теорий искусства. В этом отношении интересной фигурой, совершенно свободной от этих со- блазнов, является молодой писатель Н. Семенов, автор сборника рассказов .Единица в миллионе* *) и романа-дневника „Голод". **) Пишет Н. Семенов совершенно безыскусственно, просто,—не измышляя ни формы, ни выводов своих искренних произведений. Ведет рассказ всегда или от первого лица или переломляет события через единое, выбранное им че- ловеческое „я" и однако, и в этой чуть-чуть устаревшей манере он дает силь- ные, иногда жуткие широкие картины. Искренний художник, он мужественно следует за теми выводами, какие несут ему творимые им картины и из про- стых описаний голода, гражданской войны (рассказ „На дорогах войны")—в четком, живом и напряженном восприятии здорового человека у него рожда- ются интереснейшие звуки и ноты, полные глубокого человечески-музыкально- го содержания. Картина гибели красноармейского отряда в рассказе „На до- рогах войны" полна трагической жути и в тоже время этих дорогих нам, веч- но живых „светлых нитей" человеческого, братского единства, живой несокру- шимости жизни, которая слышится в „тонких, рыдающих голосах" обреченных на смерть красноармейцев. Художник уже делает попытки—и, небезуспешно— нарисовать живые картины „совершенно новой, какой-то огромной любви, еще никогда не испытанной, не похожей ни на одну из пережитых им форм". И в этом напряженно-искреннем творчестве молодого писателя, пока еще несколько узкого своим диапазоном описываемых событий, есть определенно здоровая и крепкая струя. Современному писателю нужно иметь очень большое нутро, большую само- стоятельную силу, чтобы не стать внутренне жертвой столичных обез'яних лап. Из молодых писателей такой силой обладает может быть, один Б. Пиль- няк. Внешне и он не избежал брызг этого гнилого потока—заражающего всех писателей—шанерничанья, ухода от простых, монументальных форм искусства. Но ему больше чем кому-бы то ни было удается, несмотря на искусственную *) Петербург. Госиздат 1922. *•) Художественный Альманах. Госиздат. Москва 1922 г.