Сибирские огни, 1922, № 4

fl, главное, есть ли у писателя внутренняя сила изображения людей, при роды, вещей, которая-бы органически поглощала эти внешние краски и вы- верты слов? Есть-ли эта стихийная срощенность его внешних богатств с богат- ством внутренним? В повести .Цветные ветра" такой внутренней силы у него не хватает. Ле- витан нас слепит золотыми красками русской осени, но они у него органически слиты с тем внутренним содержанием, которые несут его пейзажи: глубочай- шей, поэтической, мудрой грустью умирания, звучащей, как старая русская песня. Но желтый блеск картин Куинджи, его „Солнечной рощи" не убедителен: он дан только внешне, без внутреннего оправдания и также хорошо ассоци- руется с цветом яичницы. Иванов дает, пытается дать нам и внутреннее оправдание своих богатых красок, пытается усложнить мужичью жизнь, самого мужика. Старается, чтобы и внутреннее его содержание звучало, как глубокая песня. И типы его повести „Цветные ветра" несравненно сложнее типов из повести „Партизаны". Содер- жание т акже усложненное. Но глубже-ли оно, убедительнее-ли? К сожалению, нет. К сожалению, и в типах и в зарисовке их социальной обстановки мы чувствуем ту же нарочитость и искусственность, д аже еще боль- шую, как и в узорной щедрости его внешних красок. Главное центральное лицо повести Калистрат Ефимович, богатый мужик, старовер, искатель новой веры. Внешне он набросан в начале недурно. Есть хорошие отдельные сцены. Но в целом это художественно безобразная фигура. По замыслу, по конечному положению, по той силе, которую в нем писа- тель постояно подчеркивает, это должен бы быть цельный, крепкий мужик, земная целина, старый крепкий дуб. Но его связь с проституткой Настасьей Максимовной—разве она естест- венна, жизненна? Ра з ве естественно его главенство—над мужиками в их борьбе с киргизами за кабинетские земли? Мы говорим не о правде случая, не о правде факта,—это в художествен- ной области неубедительные ссылки; художник имеет право создания своего совершенно самостоятельного мира, своих собственных героев. Мы говорим о реальности и законах, заключенных в самом круге писательского мира, в само- стоятельной жизненности и цельности его героев. Писатель свободен в выборе необходимого материала для своего творчества,—им может быть и дерево, и мрамор, и глина,—но раз этот материал им выбран, он должен обладать внут- ренним единством, иначе из-под руки художника всегда неизбежно будет вы- ростать бредовая, упадочная фигура, приснившаяся Навуходоносору—с золо- той головой и глиняными ногами. По замыслу тип Калистрата Ефимовича не совсем новый. У хорЛие го си- бирского писателя Новоселова в его повести „Беловодье" *) есть подобный мужик Панфил. В сущности, герой Иванова и является этим Панфилом, только перенесен- ным в революционную обстановку. И г<=*рой Новоселова не совсем жизненно- правдив. И здесь есть вымысел художника. Мы знаем, что таких походов и исканий праведного Беловодья, как их рисует Новоселов, в чистом, беспримес- ном виде не было в жизни. Но у Новоселова герой имеет свои, цельно и ес- тественно в себе замкнутые, законы жизни: он один в труде, и в подвиге и в смерти—старый, крепкий кержачий поп. У героя Иванова этого нет. В любви его есть нечто от Федора Карама- зова, есть доля литературной выдумки, какой-то излом, сценичность. И его ко- нечная идиллия с проституткой крайне неубедительна и внутренне фальшив а— красочной манерностью пропитана и вся история этого мужика, его переход к красным, его властность, его главенство и над большевиком . Никитиным,—и так ярко чувствуется эта искусственная неорганическая символика всей повести: она повсюду сшита белыми нитками. *) А, Новоселов, Беловодье. Рассказы, Книгоиздательство ,,Сиб, рассвет", 1919 г.