Сибирские огни, 1922, № 4

Хотелось со злостью ткнуть ее головой в подушку, но помнил: последние дни. Не сегодня, завтра роды. Подсознательная жалость сдержала. В дверь застучали неровно и сильно. Все трое встрепенулись. Тарасов на револьвер у пояса руку положил и открыл дверь. Осыпанный снегом ввалился Стеценко. Заколыхалось пламя свечи на столе. Еще мрачнее стала большая комната с остатками пищи на столе, с газетными листами вме- сто занавесок на окнах, беспорядочной грудой газет в углу. Передохнул Шереметев. Только сейчас сознал, что испугался. От этого обозлился. — Какого чорта вваливаешься ночью! Что надо? Стеценко шумно крякнул и об'явил. — Водку надо вывезти. Тонкие губы у Шереметева побелели: Скверно выругался. — Вывези теперь! Попробуй! Солдаток накормили, денег в кассе много, ft с кого содрали? Сволочь вы!.. Стеценко сплюнул и спокойно сказал: — Не сволочь, а большевики! Все сможем сделать, потому ничего не боимся. Я сейчас по прямому проводу в губернию ахнул. Завтра ночью отряд прибудет и спирт вывезут. Для госпиталей.— Шереметев метанье по комнате прекратил. Катя, жена его, плакать пере- стала и сразу села на постели. Тарасов улыбнулся. Угрюмое лицо его стало неожиданно детски ясным и милым. Хлопнул Стеценко рукой по плечу. — Как ты догадался? И как там согласились? Ведь недавно у самих разгром был... — Я сказал: ручаюсь, все будет мирно. Шереметев насторожился. — ft как ты можешь ручаться? — Своих я напугаю. Скажу карательный отряд сзади этих идет. У меня парнишки безусые!.. Шереме т ев уж весело смеялся. — Черти-ли вы, дети-ли вы... Не пропадем! Катя, согрей чай на ке- росинке. На другой день прибыл отряд. Отборные служилые, суровые солдаты- На рассвете, почти не передохнув—после двухсотверстного пути, двинулись об- ратно. Посреди двух цепей крепко вооруженных солдат вытянулся обоз желез- ных бочек и телег со спиртом. Злобным, но глухим ворчаньем внутри своих жилищ проводили обоз го- рожане. Только еще наросло. Грузнее стала ноша обид от большевиков. Город был старый. Бывшая крепость. Давно прахом стали те, кто знал его кровавое прошлое. Теперь из прежнего вспоминают только два пожара. Под пеплом этих пожарищ исчез былой лик города. Выросли деревянные при- садистые домики с веселыми крашенными ставнями. От старого на них только суровые крепкие болты и вырезы—глазки. Зацвели на окнах бегуньи и герани. Забелели занавески с вырезными фестонами и кружевом домашнего вязанья. Хлебные торговцы и скотопромышленники настроили двухэтажных каменных до- мов с корридорами посредине и комнатами по бокам. Любой мог пойти под гостиницу и под тюрьму. В новых домах жили крепко по старому. Не делали форточек в окнах, двери и ворота запирали на несколько замков. Посредине города на горе уцелела древняя каменная желтая церковь. Колокольня у ней покривилась. Говорили, скоро упэдег. ft она не падала. Год за годом, десятки лет держалась. Будто старый солдат, служака Николая Пер- вого. Согнулась, а бодрится. Рабьим долгим веком своим на высоте похва- ляется. Под горой остались развалины грозной твердыни тюрьмы. Огонь раз- метал ее, выжег. Но стены не осилил. Приезжим всегда показывали их. Горди-