Сибирские огни, 1922, № 4

Международная биржа просчиталась: слона она как будто не приметила; социально экономическая природа Российской революции, как будто осталась для нее книгой за семью печа т ями. А, между тем, положение было ясно до очевидности. Февральская революция родилась под лозунгом: „мир, хлеб и сво- бода", что в переводе на отшлифованный политический язык означало: „долой войну, долой самодержавие, долой буржуазию". И если с самого начала рево- люция не получила законченного выражения в форме организации Советской власти, то не потому, что она была революцией буржуазной и не могла ста- вить себе задачи свержения диктатуры буржуазии, как о том любили напевать меньшевики и прочие мудрецы от, так называемого, социализма, а только потому, что силы пролетариата были до последней степени распылены войной, а крестьянство, как политическая сила, не успела еще к этому времени офор- миться. Революция стала развертываться и углубляться с момента своего зарож- дения, ее переростание из буржуазно демократической в социалистическую со- вершалось с какой то сказочной быстротой, вопреки всем попыткам буржуа- зии и ее агентов из „социалистического лагеря" (эсэры, меньшевики) впречь ее в оглобли „революционно-демократической законности". Рабочие и солдаты требовали прекращения войны, а Милюков держал курс на „войну до полной победы". Солдаты требовали раскрепощения их от казарменного гнета и бесконтрольной власти царских генералов, а Гучков ква- лифицировал, это как „измену отчеству". Столкнулись две различных классовых психологии, различные классовые интересы. Кто победит? Промежуточные, шатающиеся и фактически на каждом шагу предающие интересы рабочего класса партии 2 Интернационала (меньшевики и эсэры) пытались „спасти революцию" (ох, уж эти спасители!) излюбленным их сердцу методом: ни тем, ни другим, а найти золотую середину—образовать коалици- онное правительство, в котором интересы закабаленных и придавленных вой- ной и капиталом трудящихся классов—с одной стороны и интересы эксплота- торских классов—с другой нашли-бы трогательное примирение. Как это всегда бывает, золотая середина не спасла положения.—Коалиция лишь укрепила позицию буржуазии. Сменивший Гучкова Керенский продолжал дело Гучкова, но уже именем „революционной демократии", а то и „трудового народа". В случае затруднений „социалистов* из коалиционного правительства (Керенский, Церетелли, Чернов, Скобелев) обращались за поддержкой к „организованному пролетариату" в лице Петербургского Совета рабочих депутатов, а потом ЦИК, находившийся тогда в руках меньшевиков и эсэров. А „затруднения" эти быва- ли. И обнаруживались они не состороны буржуазии, с которой у нашей „рево- люционной демократии" всегда находился общий язык, а со стороны волную- щихся масс рабочего класса, армии и крестьянства. Эс-ры и меньшевики пытались .спасти революцию". Они обязались .организованным путем" отстаивать интересы трудящихся перед лицом капи- тала. А на деле вышло, что меньшевики и эс-эры сами собственными своими руками проводили все необходимые для буржуазии меры. Так было с требо- ванием рабочих установить 8 ми час. рабочий день, так было с требованием введения рабочего контроля над промышленностью, которую капиталисты, в предведении своей судьбы, раззоряли и распродавали направо и налево. Так было и с требованием контроля над банками.,. Они пытались кого-то убедить, что, стоя вместе с буржуазией у власти, они как-нибудь урезонят их хозяина— английского посла Бьюкенена завязать разговоры о мире на .приемлемых для союзников условиях", а на деле вышло, что по приказу этого самого Бьюнке- нена они двинули армию в наступление (июньское наступление 1917 г . )—бе зна- дежнейшее и самое подлое предприятие, какое когда-либо знала история. И когда чаша терпения переполнилась и массы рабочих и солдат в июль- ские дни вышли на улицы Петербурга и Москвы с твердой решимостью до конца бороться за свои интересы—это уже был не простой протест против войны и власти „министров-капиталистов". Это была прелюдия к Октябрь-