Сибирский Парнас, № 4, 2018

42 СИБИРСКИЙ ПАРНАС звонко журчит вода. При тусклом свете блестят сдавленные мигающие огоньки. Суетятся плитовые, поднимая съехавший с рельсов вагончик, гружёный углём. Мы идём по главному штреку, длинному коридору. Над головой белеют заплесневелые брёвна-крепи. Надо привыкать, сживаться. Из чёрных пещер несётся глухой, неровный гул. Блеснёт где-то в тумане убогий свет лампочки шахтёра, и снова – темь. Но вот гул усиливается, всё ближе и ближе. Мелькнул свет и стал приближаться. Мы прижимаемся к сырой стенке. С грохотом и визгом пролетели вагончики. Угольная пыль ударила в лицо. Шли мы по штреку долго. Шли, сгибаясь, чтобы не стук- нуться лбом о крышу, а потом свернули в боковую пещеру, называемую печью. Здесь стало ещё труднее. Надо было лезть по лестнице, под углом в 40 градусов. Я мужественно следую за отцом. Обрадовался, когда впереди так неожиданно опять блеснул огонёк. Это был забой. – Здорово, Афанасий, – сказал отец. – Здравствуй, – устало ответил забойщик. Он бросил долбить, облокотился о стойку и вытер ладонью лоб. При тусклом свете лампочек лицо Афанасия казалось бронзовым, с большими впадинами глаз. Его рыжие усы переливались медным отливом. Он был рад, что пришла смена. Поблёскивая глазами, Афанасий заговорил о том, что норма велика и при всем старании её за восемь часов не осилишь. Уголь крепкий, кайлы плохие, лесу не хватает, крепить нечем... – Чёртова работа, далее воды нет, – закончил Афанасий. Воздух спёртый, дышать трудно. Вся моя радость прошла. Хотелось поскорее выбраться из этой мышиной норы. Я сел на кучу угля и вспомнил свои штреки и штольни, сделанные с