Сибирский Парнас, № 2 (3), 2017

186 СИБИРСКИЙ ПАРНАС Юные нежные лица, словно бутоны на дымчато-тёмных стеблях. Философская идея жизни и смерти в движении взглядов героинь. Статуарность фигур в тёмных платьях. Не- верный свет заходящего солнца, придающий лицам и пейзажу таинственность и тревожность. Деревья, похожие на свечи и горящие изнутри мягким светом. И листья, листья, листья… Холмик из пожухлых листьев с переливами их формы и окра- ски— как равноправный персонаж картины. Листья, падаю- щие из рук девушки. Листья, стелющиеся у ног. Резной лист в корзине. Неопавшие листья на деревьях. Бытовая сценка, участники которой заняты прозаическим делом, преломлена волей и мастерством художника в ритуальную. Живописное и стихотворное полотна не только соответ- ствуют друг другу по замыслу, сюжету, настроению, цветово- му решению, но и зажигают друг друга, как дополнительные цвета, взаимно усиливают эмоциональное воздействие. Автор стихотворения словно живописует словами. Точно подобранные слова – это положенные в нужном месте, верные по цвету мазки. Стихотворение наполнено музыкой и звуками, и всё в нём звучит в согласии с замыслом художника, в основе которого идея о быстротечности времени, бренности, о том, что всё юное, цветущее и прекрасное обречено на увядание. О том, что в цветении уже сокрыто тление. Пение – погребальное. Колокол звучит каким-то завершаю- щим, венчающим жизнь ударом. Ленточки, напоминающие стрелки, отстукивают время, как часы. Распевочка идёт по нисходящей, уводя в нижний регистр, в нижний мир, под черту нотного стана – как в землю. Все ноты распевочки звучат через одну, без своих соседних, словно указывая на какую-то брешь, провал, одинокость. Внутреннее напряже- ние, драматизм стихотворному полотну придают контрасты,