Сибирский Парнас, № 2 (3), 2017

173 Выпуск 2(3) ретного дыма и солёной рыбы. Вперемешку с безостановочно всплывающими в памяти строфами Бальмонта я пытался дис- кутировать с теми, что спрашивали меня «Кто эти?», имея в виду ныне здравствующих в Париже российских «классиков». Увы…А строфы и стихи Бальмонта — волнуют и волнуют… Ах, Бальмонт, Бальмонт! Я вижу твой благородный череп, который, по свидетельству Волошина, «от напряжения взды- бился узлистыми шишками, с глубоким шрамом — каиновой печатью, отметившим его гневный лоб, с резким лицом, ко- торое всё — устремление и страсть, на котором его зелёные глаза кажутся тёмными, как дырки, среди тёмных бровей и ресниц, с его нервной и жёсткой челюстью Иоанна Грозного, заострённой в тонкую рыжую бородёнку». В этот день я долго искал более чем скромный отель, в кото- ромжил Бальмонт. Не нашёл площадьДонферро-Шеро и улицу Башни (Passu, 60, Rue de la Tour) тоже не нашёл. Зато глаза мои обнаружили: дом№12 Гоголя на площади Биржи. В этом доме писатель жил и писал бессмертные «Мёртвые души». Сейчас в нём — банк, а напротив ничем непримечательное здание биржи. Оно построено на месте женского монастыря, после чего в него вообще перестали пускать женщин; Дом Бальзака на улице Ренуара. Не художника, а писателя. Почему-то из этих двух писателей для названия выбрали не Бальзака, а Ре- нуара. Видимо, потому что Ренуар был членом Французской академии, а Оноре нет. Дом его утопает в зелени. Спускаюсь к нему вниз по многочисленным ступенькам. Служитель му- зея не то японец, не то китаец. В кабинете писателя большое кресло и маленький стол. Трудно представить, что именно на нём создана большая литература, что при такой скудной не- интереснойжизни можно создать огромнуюи захватывающую литературную жизнь. А всё это потому, что Оноре почти не жил, в сущности он только писал.