Яранцев В. Настоящее - журнал несбывшихся надежд_Сибирские огни № 04 - 2008. с. 171-183
И настоящая литература революции ро дилась не в высоких литературных сквореш- никах, а на страницах газет, этих ежедневных стремительных протоколов грохочущей, зано во переделываемой социализмом жизни. Тот, кто еще не понимает этого, пусть возьмет пер вый том сочинений Михаила Кольцова под названием «Сотворение мира». Писать о Кольцове странно. Мы привык ли к тому, что Кольцов изо дня в день пишет о нас. И для нас, современников, Кольцов не нуждается в оценках. Ведь ни одного писате ля, над которым проливаются бочки крити ческих чернил, не знают так, как знают Коль цова — от людей, сидящих в кабинетах в Москве на Старой площади, до коммунарок из «Майского утра» в Барнаульском округе. Этим решается весь вопрос о высокой и низ кой литературе. Если любой роман, даже са мый увлекательный, прочитало десять тысяч человек, чтобы, зевнув, на другой день рав нодушно забыть его, то миллионы людей и сегодня заряжены электрическим током пер вой фразы кольцовского фельетона «После дний рейс», написанного 24 января 1924 года: «В глубокую ночь, в морозную мглу поеха ли старейшины великого племени больше виков туда, откуда надо было получить не движное тело почившего вождя». Когда перелистываешь эту книгу, то ка жется, что перебираешь страницы собствен ного дневника, начатого тобой в тот день, когда ветер революции сдул с высокого мес та маленького Николая и отправил его туда, куда отправляется все, бывшее раньше вы соким — ко всем собакам. В тот день мы с вами, люди рабочего класса, начали писать подлинно великое сочинение «Сотворение социалистического мира» и сделали Кольцо ва нашим секретарем. Вот первое свойство писателя новой литературы: он изо дня в день живет одной своей жизнью с нами. Он всегда там, где со вершается что-то большое или маленькое, но передвигающее социальные глыбы дел. Он на улице во время восстания, он на площади во время демонстрации, он на митинге, где рождается революционная воля массы, он — при рождении Коминтерна и при похоро нах пролетарского вождя, он описывает по стройку огромной бумажной фабрики и появление первого гривенника советской чеканки, он окунается в погромный разгул петлюровщины и подхватывает радость дет ского театра, ему не надо «отойти на расстоя ние» — как выражаются скворцы-подража тели, ломящиеся в давно заколоченные две ри «высокой литературы» — чтобы горячей рукой набросать портреты Николая и Керен ского, Гоца и Дана, Родичева и Петлюры и даже — Ленина, ему не нужно задаваться проблемой — единичный «герой нашего времени» или масса — у него в фельетоне бурлит действующая на улице, на площади, на фабрике, на фронте масса рабочая, сол датская, крестьянская. А отдельный «герой» заявляет о себе мимолетной репликой или человеческим документом. Как бесплодна вся нынешняя болтов ня литературных скворцов о герое и клас се в литературе! Почитайте, друзья, малень кий фельетон Кольцова «Пыль и солнце». В этих трех страничках невыдуманного опи сания первомайского дня в Петрограде 17 года умято столько социальных бурь, что нам хватило бы на вихревую эпопею в не скольких томах с прологом и эпилогом. Бе рите любой абзац и развертывайте в часть романа. Хотите — вот вам первая часть романа под названием «Февральская радость»: «Есть что-то наивное и безразлично ра достное в первом майском утре свободного Петрограда, в его нетревожном и нерассуж дающем весеннем веселье. К одиннадцати вышли на улицу все рабочие с Выборгской и с Охты, растрепанно ликующие студенты с Васильевского острова, тяжелое купечество с Садовой, мелкие приказчики и страховые служащие, улыбчивые снисходительные буржуа с Надеждинской и Бассейной, хму рые, осторожные аристократы с Сергиевс кой и Миллионной. Радовались все. И пожар ная команда, выехавшая с красными значка ми на медных трубах и редакция бывшей черносотенной газеты, выставившая в окнах большие республиканские плакаты, и астро номическое общество, расклеившее по го роду поздравительные афиши». Пожалуйте! Рассыпьте эту спрессован ную пачку социальных сдвигов любовными страданиями, накачайте дюжину бочек раз говоров, пустите зеленой краски для пейза жей, накачайте дюжину бочек разговоров и — готова первая часть социального ро мана. А вот еще одна часть под классовым названием «Лицом к лицу»: — Родичев! — Ура-а! — Марсельезу! Из толпы на кумачевый помост грузно всплыла высокая костлявая фигура кадетс кого лидера. — Ура-а! — Господа! В этот радостный день... Оркестр не дал ему начать. Музыка го рячим звоном взлетела над площадью. Сол нце вскарабкалось выше и стало припекать седые волосы оратора. Он переждал мар сельезу и опять начал речь, вытянув харак терным цепким жестом длинную, тонкую руку. — Господа! В этот радостный день меж дународного республиканского праздни ка...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2