Сибирские огни, 1988, № 9

что. быть может, и вправду он стоит перед новым выбором — новым и уже окончательным, который решит его судьбу — он не пугался этой мысли, не гнал ее от себя; он твердо знал, что выберет не Ивана. Вот и сейчас, дожидаясь Вельского, которого пригласил в свой шатер на ночлег, знает: не до сна сейчас Вельскому и не поторопится он в его шатер; видит: совсем худо надменному Гедиминовичу, который, как муха, попался в царские тенета. И не высвободиться ему из них. Да он и не вырывается — нет у него на это сил, а просто ждет своей участи. Вы­ ручать его надобно, выручать! Зачем, во имя чего!— не ведает этого Челяднин, а ведай, вероятно, и одумался бы, и отказался от своего намерения. Зачем ему Вельский? Или тот же Мстиславский? Если он не выберет Ивана, то уж тем паче не выберет их. Но тогда кого же? Кого еще, если не их? — Что посоветуете, бояре? Буде, пойти мне сейчас к государю?— спрашивает вдруг Вельский, и так спокойно, будто спрашивает о каком- то сущем пустяке. Челяднин пристальней всматривается в него: неужто же в нем еще есть силы для такого спокойствия? Но взгляд Вельского — оттгалкивающий взгляд обреченного — убеждает Челяднина, что это спо­ койствие не от силы, а от бессилия, от полного бессилия его души, в ко­ торой отчаянье подавило все остальные чувства. — Сейчас?! — удивленно воскликнул Мстиславский,— Сейчас я са­ мому Иисусу Христу не посоветовал бы являться к нему. — То верно,— буркнул Челяднин и, помолчав, благоразумно приба­ вил, обращаясь к Вельскому:— Утро вечера мудренее, боярин. — Утро? — сдавленно, как что-то невыносимо страшное для себя, повторил Вельский и закрыл ладонями лицо.— Я не доживу до утра. Не доживу,— слезливо, сквозь ладони, выговорил он. — Коли так — я пойду.— Челяднин, опершись рукой о столешницу, решительно поднялся. — Да полно!— вскочил и Мстиславский.— Что самим-то на рожон лезти?! Но Челяднин уже пошел. Вельский убито смотрел ему вслед. В темноватом коридоре, освещенном лишь несколькими свечами, до­ горавшими в настенных шандалах, Челяднин вдруг приостановился. Нет, не оттого, что в нем поубавилось решительности. Ему неожиданно почу­ дилось, что на него как будто кто-то очень пристально смотрел. И было ощущение, что он знает, кто это, знает, даже не видя его,— знает его лицо, душу, его мысли, которые каким-то странным образом перетекали в него, и он чувствовал, что это его собственные мысли — все то, что он передумал, сидя сейчас в трапезной. Только там они рождались как бы вне его, теперь же, словно отразившись от чего-то, они возвращались, повернутые к нему своими остриями, и вонзались с такой силой и так глубоко ранили, что подумалось в суеверном страхе: не испытывает ли и вправду его душу чья-то злая воля? Рука уже потянулась наложить крест, да и замерла — от себя самого не открестишься. Все время, пока он шел к царским покоям, его преследовал этот все­ видящий, суровый и беспристрастный взгляд собственного второго «я». ...Войдя в предпокой — с темноты на свет,— Челяднин щурко поогля- делся и устало опустился на придверную скамью. Глаза его на мгнове­ ние смежились — он будто пережидал что-то в себе или, наоборот, что-то призывал в себя. Стоявшие в предпокее на сторожах братья Хворости- нины вытянули шеи в немом удивлении. Появление боярина явно озада­ чило их, может быть, и насторожило, но они почтительно молчали и ждали. — Государь почивает иль бодрствует еще?— спросил Челяднин. Братья переглянулись. Нешто не слышишь, боярин?— почтительно ответил старший из братьев — Дмитрий.— Ивашка Нос* государю песни поет. • И в а н Н о с — знаменитый придворный певец Ивана Грозного.