Сибирские огни, 1988, № 9

будет верить государю, который ест пустые щи, и почитать его не будет... Умиляться будет, а почитать — нет! И страха перед ним не возымеет! — Я не о скупости рек,— пристыженно буркнул Малюта.— Мужик також не бездумно скуп. Для пользы дела он не станет скупиться, а впусто... — Опять впусто! — возмутился Иван.— Далось же оно тебе! Знатно, також причетаешь меня к глупцам, ветр пасущим, ежели мыслишь, что щедрость моя пуста и бездумна? На Малюте не стало лица. Государь, да я... Кабы я...— Малюта заплакал, не выне.ся тяжести душившего его самопрезрения. Вот уж истинно речено: сердце мудрых — в доме плача,— съязвил Иван, но сразу же и переменил тон. — Верю тебе, Малюта, верю и люблю тебя! И сердиться на тебя не помышливал даже... Нет, не сержусь я... И умом твоим не гнушаюсь. Пусть и мужицкий он. Вся Русь мужицким умом живет! Живет и не изживается! А что добра, говоришь, изводится неисчетно, так то ты верно приметил. Но узрел лише внешнее, и посему тебе мнится во всем лише тщета и расточительство. Да, попито и съедено и роздано на подарки столико, что можно и вправду снарядить цельное войско. Но моя щедрость соделала больше, нежели соделало бы то войско, ибо не все победы добываются войском и не все крепости за­ воевываются мечом. Есть твердыни, коих не одолеть никоторой силой, и токмо щедрость и милость способны покорить их. Имя тем твердыням душа человечья! Написано в тайных книгах: не есть бо истинное при­ обретение купить тело человека, и посему не верны рабы и рабыни. Истинное приобретение — купить душу, понеже за ней идет тело. Разу­ мей сию главизну... Коли я жалую дьяка либо боярина кубком золотным не то шубой со своего плеча, мнишь, им дорог сам тот кубок, та шуба? Сидя в приказе, они на десять, на двадцать! таковых кубков и шуб стя­ жают мздоимством. Им дорого совсем иное... Тот кубок, та шуба каждо­ го из них утверждает во мнении, что у него есть — место! И не просто место под солнцем, как у мошки, у тли, а место, которое определено и освящено свыше. Каждый волен наречь себя кем угодно — боярином, князем, государем, но наричут им токмо того, кому сие определено свыше. Из глаз Малюты продолжали катиться слезы, но теперь это были уже слезы восторга и умиления. ежели я поскуплюсь, не пожалую тебя? — продолжал Иван, спокойно и торжественно, как будто читал проповедь, и обращался теперь уже непосредственно к Малюте, считая, по-видимому, что так будет доходчивей и убедительней.— Ежели не изопью с тобой вина на пиру, не пошлю тебе хлеба и соли в знак милости и любви, не обласкаю тебя, не услажу — что поселится в твоей душе? Скорбь и уныние. Но скорее — обида и смута. Ежели тебе не определено место, ты — никто! Ты тля, мшица, и малая капля сладкого сока легко подманет тебя, и слабый луч света неудержимо повлечет к себе, и на чьем пиру ты будешь тогда пировать — неведомо. То уж точно, государь,— изменит, как есть изменит! — в тон Ивану сказал Зайцев, слушавший его с тем особым вниманием, с каким обычно выслушивают приказание. Ив^ан и глазом не повел на него, только голос его стал еще торжест­ венней и проникновенней: Скупой и немилостивый государь может скопить великое богатст­ во и собрать легион тысяч* войска, но он не обрящет ни единого челове­ ка, готового не колеблясь положить себя за него. А я обрел таковых. Разве ты не положишь души своей за меня? Государь! — Малюта преданным собачьим взглядом посмотрел на Ивана и благодарно улыбнулся.— С той самой поры, как ты пригля­ дел меня, душа моя...— Нахлынувшее чувство вновь выплеснулось из ' Л е г и о н т ы с я ч — несчетное множество (легион в древнерусском счете рав­ нялся ста тысячам). . .