Сибирские огни, 1988, № 9

настенных матово-белых светильниках, сделанных из алебастра. По­ гасили и два напольных шандала, стоявших в передних углах трапезной, — Иван сам повелел погасить их; избыток света раздражал его. Он любил притемненность. Она служила своеобразным прикрытием для него, для его глаз, для его пристального взора: скрадывая его, она давала ему возможность свободно, не таясь и не вызывая ни в ком излишней настороженности, наблюдать за присутствующими. Не упу­ скал он случая понаблюдать и за своими особинами, притом за ними — с особой пристальностью, ибо помнил слова провидца; приближаются ко мне люди сии устами своими и чтут меня языком, сердца же их дале­ ко отстоят от меня. Воротился Федька, которого Иван посылал к царице — спросить по обычаю: хорошо ли она почивала, а также и о здоровье — ее собствен­ ном и царевича, которому уже шел второй месяц. Царица почивала по­ койно и, слава богу, здорова, здоров и царевич, и про царевича она мно­ го ласкового нагулила — Федька все подробно пересказал, — а й в свой черед велела спрашивать, как бог его, государя, милует, здоров ли он и сладко ли, покойно ли ему спалось? — Сном праведника у нас на Руси не спят даже праведники, а уж го­ сударям и подавно не до сладких снов,— усмешливо, но вместе с тем и с гордостью, изрек Иван, которого этот привычный, каждодневный вопрос царицы, должно быть, вернул к тем недавним мыслям, что он высказы­ вал в опочивальне перед Федькой и Васькой.— Верно я говорю, Бас- ман? Обращение к Федьке как раз и подтверждало это. — Да уж куда верней, цесарь,— ответил Федька, становясь у него за спиной, чтоб исполнить свои обязанности кравчего.— Заснешь сладко, проснешься горько. Вон сколько вокруг тебя злочестивых! — Я не о том,— нахмурился Иван, но в голосе его была скорее доса­ да, чем неудовольствие: Федькина непонятливость, видать, напомнила ему, перед кем он мечет бисер. В опочивальне он забыл про это... — Поди сядь за стол,— приказал он ему, чтоб пресечь дальнейшие Федькины рассуждения, ибо точно знал, что тот постарается удивить еще каким-нибудь «высокоумием».— Мне нынче кравчий не потребен. Разобиженный Федька нехотя отправился за стол, а Иван, проводив его снисходительным взглядом, поманил к себе стольника. — Вели-ка переменить нам суды. Пусть поставят «Орлонос»,— ука­ зал он рукой на ближний поставец. «Орлонос» считался не самым богатым поставцом. Посуда в нем была «середняя». Имелись поставцы пороскошней — «Соловец», «Коло­ дец», «Судно»,— где посуда была самого высокого качества, «добрая», изготовленная по большей части знаменитым мастером-ювелиром Три­ фоном из Катаро', жившим и работавшим в Москве в одно время с Аристотелем Фиоравонти, но все равно, когда Иван повелел переменить прибор и указал на «Орлонос», у всех, что называется, глаза полезли на лоб. Да и было от чего! Посудой из поставцов никогда не пользова­ лись, ее лишь выставляли напоказ перед особо знатными гостями — обычно перед иноземными послами,— чтоб «сдивовати их паче меры», а заодно и честь оказать, которая была тем выше, чем богаче был выстав­ ленный поставец. Вот для чего служили поставцы, и вдруг — такое по­ веление! Оно поразило даже стольника, прислуживавшего Ивану доб­ рых два десятка лет и, казалось, давно уже привыкшего ко всем его причудам. С его уст чуть было не сорвался возглас удивления, а может, и того хуже — подсказка, но то, что помогало ему удерживаться возле Ивана в течение столь долгого времени, не подвело его и сейчас. Он ре­ шительно распорядился слугами, и те быстро и ловко сделали свое де­ ло. На столе засверкало золото! — Вот так да!— не удержался Зайцев, самый непосредственный из * К а т а р о (Котор) — город-порт на побережье Адриатики.