Сибирские огни, 1988, № 9

Ееликому своему огорчению, крепко раздражал Ивана. ^ сей раз. Выслушав его, Иван нахмурился и, пряча в себя было признаком резкой перемены настроения, глухо сказал. — Этак-то будешь облаивать всех, я вскоре и ДО^РОГО слова ни от кого не услышу. Да и не впрок тебе о таковых вещах р У иметь. Недолго впасть и в святотатство. итюмпвятп — Я был бы святотатцем, коли б думал иначе, у Р буркнул Малюта. „„„„ Такой ответ явно понравился Ивану. Он вздохнул и, меняя милость, сказал: ___ — Зол ты, Малюта, зол, — и это прозвучало скорее как опр и сострадание к нему, нежели как осуждение. ..... — Бери глубже, государь! — засмеялся Зайцев, единстве , - жалуй, кому Малюта не испортил настроения.— Он лукав! стинны бог! То ж уловка его... А измыслил он ее, чтоб праздник нам исхаоить. Ей-ей! — Да неужто?! — неподдельно удивился Иван. — С места мне не сойти! — побожился запальчиво Зайцев, ин же скареда, государь! Ноет в нем мужицкая жила, что ты зря добро на нас переводишь. Ворчит после каждого застолья: ах, сколько добра впусто изведено! Цельную сотню стрельцов можно, деи, снарядить! Иван кинул быстрый взгляд на Малюту, и лицо его радостно и светло преобразилось. — То хорошая жила! Впервой слышу, чтоб о моем добре пеклись... Подумать только: цельную сотню стрельцов! Вот мы и учнем сейчас праздничать, но... уже не так, как доселе... Бо доселе мы праздничали не «мудро». Цельное войско пропраздничали! 2 За столы уселись в малой дворцовой трапезной, что служила для званых обедов. Иван сел, как обычно, отдельно — за государев стол, остальные, все вместе, — напротив. Сидеть напротив было не так по­ четно, как рядом. На пирах, на званых и посольских обедах напротив обычно сиживали окольничие или менее знатные гости, тогда как бояре и те, кому царь оказывал особую почестливость, неизменно располага­ лись за Большим столом, стоявшим обок с государевым. Но царским любимцам незачем было искать места почестней. На них и так уже снизошла безмерная благодать — царская любовь! К тому же для не­ которых из них даже такое место было несказанной честью, ибо таких, как они, низких и худородных, вообще не пускали в трапезную; они си­ живали за порогом, в сенях, если их почему-либо (за великую службу!) приглашали на царев пир. Даже Темрюк, даже старый Басманов, ко^о- рым по чести и дородству непригоже было сидеть «напротив», спокойно садились со всеми вместе: высока была цена царской любви, она обесце­ нивала даже столь дорогое и вековечно блюдимое, как родовая честь. На столе стоял скромный повседневный прибор из черненого серебра, уже изрядно затасканный,— видать, до него никак не доходили руки царских казначеев, чтоб отправить его в плавильню, — зато два постав­ ца, возвышающиеся посреди палаты, буквально ломились от драгоцен­ ной посуды, почти сплошь золотой, изукрашенной искуснейшей чеканкой и самоцветными камнями. Поставцы эти украшали трапезную, ибо боль­ ше в ней ничего не было, даже ковров, только стены, забранные брусьем, были покрашены пережженной подзолоченной охрой, отчего палата казалась необыкновенно уютной и как бы наполненной приятным, взба­ дривающим теплом. Еще итальянец Аристотель Фиоравонти, строивший в Москве Успенский собор, раскрыл русским вельможным чревоугодни­ кам секрет этого цвета, способствующего пищеварению, и с тех пор ве­ ликокняжеские и боярские трапезные не знали иного цвета. Слюдяные решетчатые оконца уже пронизывал свет восходящего солнца, и свечи в паникадиле погасили, оставив лишь те, что горели в 70