Сибирские огни, 1988, № 9

Федька мешал ему настроиться на предстоящую духовную с ду, и по* тому с удовольствием избавил его от лишних раздумий, зная, что услы­ шанное будет для него как удар под дых. Но он даже представить не мог, как силен и точен будет этот удар. — Чрево у девки вспучиваться почнет,— сказал Епифании, остано­ вившись и светя свечкой прямо в глаза Федькины.— Царица приметит на кого мненье держати станет? Вот и раздумай теперь: мало иль много?! — Господи! — отваливаясь к стенке, будто его не держали ноги, уби­ то прошептал Федька.— А веди девка и вправду брюхата. Созналась мне давеча. Отворив дверь в царскую опочивальню и откинув парчовый полог, Епифаний чуть было не отпрянул назад — прямо перед ним, в каком- нибудь шаге, стоял Иван, отрешенно-насупленный, стромкий, со скре­ щенными на груди руками. Он был не одет — в одной лишь ночной ру­ бахе,— босой, нечесаный... Казалось, только-только подхватился с по­ стели. Увидев Епифания, насупился еще пуще и долго смотрел на него невидящим взглядом, наконец, буркнув угрюмо-досадливое: «Явился»,— медленно, как бы через силу, повернулся и пошел, сел на скамью, стоя­ щую у ближней стены. Сел, наклонил голову к груди и, казалось, тут же забыл про Епифания. - Епифаний погасил свою свечу, поставил ее на залавок. — Никак сон дурной приснился? — спросил он участливо, проходя к середине опочивальни. — Мне всегда снятся дурные сны. В опочивальне было довольно светло: в высоком напольном шандале из черного дерева горела толстая, в руку, свеча. По запаху расплавлен­ ного воска, наполнявшему всю опочивальню, Епифаний определил, что свеча горит давно. Он внимательно посмотрел на Ивана — спал ли тот нынешней ночью? Иван почувствовал и перехватил этот взгляд, но понял его по-своему. — Не молился я нынче,— сказал он виновато и раздраженно. — Что ж так? Молитвы позабыл? — Мыслей много... Греховных и злых. Я на колени, молиться, а они сквозь молитвы лезут... — Что ж, молитва не есть обязанность,— раздумчиво произнес Епи­ фаний, как бы в оправдание Ивана, но по тому, как это было произнесе­ но, чувствовалось, что в нем говорит не лицеприятная снисходитель­ ность, не угодничество или лицемерие, а убежденность — его личная твердая убежденность.— Молитва — то просьба о господнем призрении, просьба о помощи, о защите... Молитва — також и покаяние, но не сама вера. — Что? Что ты сказал? — будто не расслышав или не поверив своим ушам, переспросил Иван. — Реку аз, что молитва не есть обязанность,— спокойно повторил Епифаний.— Человек волен просити господнего поспешения, волен и не просити, ежели в нем достатно собственных сил, чтоб нести свою ношу земную. И господь не пресекает человеческой воли, не возбраняет ему полагатися на собственные силы. Написано: он от начала сотворил че­ ловека и оставил его в руце произволения его. Иван смерил его взглядом, медленно, с головы до ног, но взгляд этот не был ни злым, ни презрительным — он был удивленным и вместе с тем несколько растерянным, даже смущенным, словно он почувствовал ка­ кую-то свою вину, в том, что Епифаний осмелился говорить ему такое, а может, в глубине души невольно и согласился с ним. ■ “ Беда мне с вами, попами,— вздохнул он досадливо и намерился было встать, но мысли, которые он затронул в себе, остановили его,—