Сибирские огни, 1988, № 9

Епифаний хмыкнул, отворотил свечу, пошел своим путем. Федька следом. — Тогда, знатно, у тебя иной бог. Не тот, что у нас у всех. ~ Пошто?!— насторожился Федька.— Как у всех... Единый и всемо­ гущий во троице славимый! — А пото,— приостановился Епифаний,— что наш бог заповедовал; не прелюбодействуй. — Эко прелюбодейство? Блажь! Не жену же чужую... Девку челяд- ную. — Про чужую жену— уж иная заповедь. Не желай жены ближнего, ни раба его, ни рабыни.^.. Ты же нарушил и сию заповедь. Бога ради, святой отец, государю не вздумай открыть,— встрево­ жился Федька.— Не дошло у нас до греха-то с ней... Не дошло! — Лжеши, однако. И тем новую заповедь преступаешь. А и не лже- ши, все едино прелюбодей еси, занеже речено господом: всяк смотряй на жену с вожделением, уже прелюбодействует с нею в сердце своем. Ух и въедлив же ты, святой отец,— сказал с веселым удивлением Федька, стараясь придать этой веселостью шутливый тон своим словам. — Как тебя токмо государь терпит? Епифаний не удостоил его ответом, невозмутимо, чинно продолжал свой путь, и чувствовалось, что ему в общем-то нет никакого дела до Федькиного грехопадения. Федька был таким же отродьем, как и все, и душа его нисколько не беспокоила Епифания — пусть низвергается в геенну. Федька и сам не больно беспокоился о своей душе. Мысль о том, что поп может открыть его прелюбы царю или — не приведи господи!-^ са­ мой царице, беспокоила его куда больше, и он, подталкиваемый этим беспокойством, пытался если и не оправдаться, то хотя бы настроить Епифания на иной лад, пробудить в нем снисходительность, воззвать к терпимости. — Нешто всем быть монахами? О том и в писании нигде не начтиса- но, чтоб всем быть монахами. — Написано: попечение о плоти не превращайте в похоть. — Так я же о ней и пекусь,— обрадовался Федька неожиданному до­ воду.— О ней, проклятой! А не о похоти вовсе! — На Фоминой неделе аз тебя брачным совокуплением сочетал Брак и есть попечение... Всё иное блуд и похоть. — Сочетать-то сочетал... Еще скажи: медовый месяц у меня. Верно, медовый... А спроси, сколько раз я того меду отведал? Единый всего раз! Понеже... как те всегнусные Оболенские взъярились на государя, неот­ лучно при нем — и днем и ночью. На единую токмо ночь и отлучался... А плоть-то требует своего, донимает, проклятая! — Речено господом: ежели правый глаз соблазняет тебя, вырви его, и ежели правая рука соблазняет — отсеки ее. Ибо лучше для тебя, чтоб погиб один из членов твоих, неже все тело твое ввергнется в геенну,— не­ возмутимо изрек Епифаний. — Руку я, буде, и отсек бы!— засмеялся Федька.— Руки у меня две, и глаза два... — Паче скажи: где тех рук да глаз набратися? — А и то верно!— согласился Федька — уже с откровенной беспеч­ ностью, решив, что раз Епифаний перешел на шутки, значит, сердце его смягчилось и он не станет ни о чем рассказывать царю.— Государь лю­ бит сказывать притчу: не грешит тот, кто гниет! — Пошто же тогда страшишься государя, коль следуешь его мир­ ским заповедям? — Да мало ли... Нешто я его нрав не ведаю? — Мало?!— Епифаний злорадно хмыкнул.— А ежели много, и вель­ ми? Федька не ответил: стал встревоженно соображать, куда это воротит занудистый поп? Даже засопел от усердия. Епифаний не стал его мучить. Он давно уже хотел отвязаться о’г негсс