Сибирские огни, 1988, № 9

только для того, чтоб при случае было чем попрекнуть бояр, было чем ткнуть им в глаза, поизгаляться, поглумиться над ними, обличить, пока­ зать, как ничтожны они, неправедны, беззаконны... Изменить же что-то. исправить, пресечь это беззаконие, наказать кого-нибудь— и не подумал! Стало ясно, что не страсть правдоборца и не жгучее желание засту. питься за простолюдина повлекли его на кремлевские стогны. Закаты­ вать рукава и вырубать, выкорчевывать зло, разросшееся вокруг буйной порослью, он не собирался. Подвижничать во имя добра — тоже! Иные побуждения руководили им, и иные цели преследовал он. Разгадывать их не пришлось — он сам все раскрыл. Когда оправившиеся от страха бояре взялись ему досаждать, что го­ сударю неприлично поступать подобным образом, что такое несовместно с его честью и высоким достоинством, он заявил им с вызовом и презре­ нием, что делает сие для того, чтобы народ признал его, своего государя, а не их, изменников. И делал, старался, показывал себя народу: и пашню пахал по весне, и гречиху сеял, и игры устраивал, на ходулях ходил, в саван наряжал­ ся... Глуповство!— самодовольно посмеивались боярове. И вправду глуповство, ежели, конечно, не задумываться: а сыскалась ли на Руси хоть одна мужицкая душа, которая не умилилась такому го- еударю? Чернь чувствительна к подобным вещам. Не потчуй ее пивом, а дашей диво. А разве ж не диво — государь, пашущий пашню и играю­ щий с простонародьем в потешные игры?! Мог ли смерд, угнетенный, забитый, бесправный, для которого вся- кий-який дьяк — уже пуп земли, мог ли он остаться равнодушным, видя этакую простоту государеву?! Мог ли не умилиться, не возблагоговеть перед ней?! Мог ли не откликнуться на нее?! Ведь эта простота была как ласка, как милость, как безмолвный намек: я с вами, я за вас! На двадцатом году повелел он собрать в Москву выборных изо всех городов. Исполнили его волю: собрали. И тогда в один из воскресных дней, при громадном стечении народа (Москва не осталась безучаст­ ной!), вышел он на Лобное место. Теперь все обставил иначе — торжественно, благочинно: кресты, хо­ ругви, молебен, который служил сам митрополит. После молебна начал он говорить. Сперва обратился к митрополиту: — Молю тебя, святый владыко, будь мне помощник и любви побор­ ник! Знаю, что ты добрых дел и любви желатель! Ведаешь сам, что я после отца остался четырех лет, после матери — осьми. Родственники мной небрегли, а бояре и вельможи обо мне не радели и самовластны были. Сами себе саны и почести похитили моим именем и во многих ко­ рыстях и обидах упражнялись. Я же по молодости своей и беспомощно­ сти не мог их обличить, а они властвовали. И тут он произнес слова, которые вскоре облетели всю Русь, подхва­ ченные тысячеустой молвой, и воспрянула она духом, услыхав их, и осени­ ла себя утешным крестом во славу его: почудилось ей, горемычной, что это разносится эхо того самого «провозвестного грома», которым пречи­ стое ее суеверие знаменовало его рождение. — О неправедные лихоимцы и хищники и судьи неправедные! — воскликнул он, гневно потрясая руками.— Какой теперь дадите нам от­ вет, что многие слезы воздвигли на себя?! Я же чист от крови сей, а вы ожидайте воздаяния! Потом, поклонившись на три стороны, проникновенно воззвал: — Люди божии, дарованные нам богом, молю вашу веру к богу и любовь к нам! Теперь ваших обид и разорений, приключившихся из-за долгого моего несовершеннолетия и неправд бояр моих и властей, испра­ вить уже нельзя. Молю вас, оставьте друг другу вражды и тягости, кроме разве очень больших дел. В тех делах и в новых я сам буду вам, сколико возможно, судья и оборона. Буду неправды разорять и похищенное воз­ вращать!

RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2