Сибирские огни, 1988, № 9

шишься, что явится кто-то... иной, поцепит тебя на дыбу и спросит, по то ты, Василий Щелкалов, не поворотился загодя в его сторону? — Страшусь, что даже и не спросит. — Тут уж, братец, все от нас зависит. Об том я тебе и толкую. Н добе так служить, а допрежь всего так знать, так уметь делать свое д ло, чтоб тебя и в аду черти из Варной купели выимали, единого ради с вета с тобой. Ты же покуда усердствуешь не столико в службе, сколик в питии вина на царских пирах. А тем, Василей, цены и достоинства се не прибавишь и чести не обретешь. Шуты да опивалы тако>к’ потреби государям, да токмо на пирах, для потехи. —^ Вино також надобно уметь пить. Твоими же словами и отвечу,- вступился за себя Василий, правда не очень твердо и решительно.— Н умей я пить вина на царских пирах, ходить бы мне доселе в подьячих - при самой ревностной службе! Тем умением я и взор его на себя обрати; Вот и пью... А что далее делать — не ведаю! — И ведать не будешь! И знаешь пошто? Пото, что смотришь на себ не тем взором. Да, мы холопы без роду и племени. Отец наш был подь чим, а дед барышником на конской площадке. Холопы, но!.. В Казани бы я зван архиепископом Гурием к столу, и между делом спросил его, зна как он изможен в учености, про слово дьяк— которое ему изначальное зн чение? И сказал Гурий, что слово изначально грецкое, речется диакос, значение ему — слуга. Ныне же иноземцы дьяка Висковатого канслере величают. А канслерь — сие уже не диакос грецкий и не дьяк русски Разумей сие! Поглянь, сколико в нем достоинства, в Висковатом-то! Б вает ли такое достоинство у слуги? А ты — слуга. Ты ищешь не службы а господина. Потому и мечешься, потому и сторону приглядываешь... у нас нету иной стороны, опричь той, на которой мы ныне. Помни си Пусть иные мечутся и выбирают, а мы мудро послужим, не преступа клятв. Или?..— Андрея вдруг полоснула страшная мысль. Он весь н прягся, словно хотел закричать на Василия изо всей мочи, и, наверно закричал бы, но видно было, что ему даже дыхание перехватило от это мысли.— Василей, сознайся!— прошептал он с придышкой, и шепот это был как проклятье. — Не преступил еще, не полошись,— сказал Василий, и так спокой но, так невозмутимо, что Андрей не поверил ему. — Василей!— голос его чуть набрал силу, но грозного крика все рав но не получилось, и он вместо этого устрашающе сжал кулаки.— Соз найся! — Сказал уж: не преступил. — Нет, ты мне как брат брату скажи,— уже в полную силу потребо вал Андрей.— С кем стакнулся? — С чернцами,— сквозь досаду, но с облегчением сознался Василий Ради этого признания он сегодня и рвался к Андрею. — Что, и те туда же?— опешил от неожиданности Андрей. — Да нет... Книги печатные им поперек горла. Намерились рас строить сие дело. Чужими руками, вестимо... Серебра отвалили — ещ одну печатню поставить можно. — Сего надобно было ждать. Говоришь, и серебро отвалили? Стал( быть, крепко их забрало. Не отступятся теперь, покуда своего не добьют] ся. Ох, то страшная сила, Василей! Угораздило же тебя! — Угораздило, братка... На старой вражде моей к Федорову, к дру, карю-то, уловили. Не дружен я с ним — истинно... Что-то мне в нем ш по нутру. Оттого и грех на душу брал, совал ему палки в колеса. Черно; ризцы мне то и припомнили. Молвят, ежели дело будет расстроено людь ми неумными, неискусными, то многие вины по старой памяти на мен! лягут. — Верно. Еще постараются и чужое сопхнуть. Переусердствовал ты братец, с друкарем-то... Неприязнь неприязнью, а голова на плечах всег да должна быть. Я, правда, тако ж не люблю его. Его и сам государь нь жалует, сказывали мне люди сведущие... Какой-то он уж больно правед ный, а главное — одержимый. На Руси таких испокон не любят. Русь 32