Сибирские огни, 1988, № 9

д; ИНЫМИ, имел в виду и эту запись, хотя, спроси тот самого себя, как мог :у Иван Петрович (даже желай он этого!), не навлекая на себя и на весь Т1 свой род великую немилость царя, открутиться, отговориться от этого - крестоцелования,— не ответил бы. Но он не спрашивал. Разумное и здравое молчало тогда в нем. Говорила злоба, ярость, и не злоба души, не ярость ненависти — злоба и ярость протеста, непримиримости... Иван давно уже стал причиной раздора и усобицы в их роду, и так же давно 1 зародилась эта непримиримость, так же давно зрел этот протест. Он про- в рывался и раньше, прорывался неоднократно, но узы родства всякий раз оказывались сильней. Теперь — разорваны и они. Та ночная размолвка н окончательно размежевала их род. И если саму размолвку ночь скрыла, то последствия ее скрыть не удалось, во всяком случае от таких, как Василий, и теперь он рассказывал Андрею про этих самых преданней- ? ших и вернейших — какие они есть на самом деле! С Яковлевых пере- я, ключился на Ко.дычевых. Федор Умной-Колычев — в душеприказчиках 1с (тоже вернейший и преданнейший!), а его внучатый пле.мянник Богдан н — бегун, изменник, удрал в^Литву в Полоцком походе прямо с поля боя. СИ пусть бы это была случайность: в роду, как говорится, не без урода, Так нет же, нет! Пальцев не хватит, чтоб посчитать, сколько Колычевых Ь| (и сколько раз!) оказывалось в числе противников великокняжеских. Кому о том не ведомо?! Отец самого Федора Иван Колычев был бит ба­ тогами за участие в мятеже удельного князя Андрея Старицкого. Отец! 6А яблоко от яблони, как известно, недалеко падает, Про Оболенских Василий уже не стал распространяться. С ними все тбыло ясней ясного — открыто поднялись. Только и сказал Василий про ( Оболенских, имея в виду и Горенского: «Одного поля ягодки». Подумав, сказал то же самое^и про всех, лишь Юрьевых-Захарьиных отделил: на ,] них, считал Василий, только и мог еще положиться Иван. Все остальные — враги. Враги! Василий был убежден в этом. — Знаешь, братка, с той поры, как Оболенские воздвиглись на него, л во мне такое чувство, будто к городу подступает вражья рать, а ворота не затворены. И никто не пытается их затворить! о — Да полно, Василей! Так ли уж все страшно? Любишь ты поддать илишку! Вспомни-ка, сколь уж раз воздвигались они на него? А и так ли нуж сильны Оболенские, чтоб задирать перед ними руки? Пустит он им кровя, присмиреют, подожмут хвосты... — Дело не в Оболенских... И не в Репнине, из-за которого они будто 1и поднялись. Дело, братка, совсем-совсем в ином... То, что сейчас всча- лось,— уже не сварка, не раздор, которые были раньше. Тогда они вос- ставали поодиночке, каждый за свое... Он и пускал им кровя, и норов ло- ;мал... А нынче у них у всех — одно! Запрет распоряжаться вотчинами Лсвязал их в единый узел и еще пуще настроил супротив него. Как вышло ;То уложение, так и высекся огонь смуты... Да, смуты, братка! Она уж егрядет на нас, великая сия смута. Попомнишь мое слово. Воротынские, ^Оболенские — токмо начало! Остальные тоже не станут сидеть сложа сруки. Терять им больше нечего. Он замахнулся на последнее, и уже сие последнее они ему так просто не уступят. а Слуги принесли араки в серебряной братинке, золоченые чарки. Стол ^накрыли камчатой скатерью. Снеди наставили на семерых! а Став думным дьяком и сев в Казанском приказе, Андрей позабыл про бедность. Жил широко, изможно, стараясь во всем подражать боярско- иму быту. Особенно взялся усердствовать в этом подражании, когда еще И женился на боярской дочке. Теперь у него весь столовый обиход из се- ребра, не говоря уж о том, что стоит в поставцах* — напоказ. В огороде, в парниках, растут дыни, арбузы — как в лучших боярских усадьбах. ьХлеб у него семидальн — из самой тонкой пшеничной муки, приправы из сшафрана, из имбиря... Соленые сливы и вишня в патоке — не выводятся, са когда он устраивает своему тестю, боярину Сукину, тезвины — ответ- 01 ' П о с т а в е ц — особый род судницы, шкаф, где выставлялась драгоценная посу- рща, в сам набор этой посуды.