Сибирские огни, 1988, № 9

Иван говорил это уже не Челяднину — себе и для себя говорил он, и не иначе как для того лишь, чтоб, высказав все это вслух, еще сильней утвердиться в этом. — ...Тонко расчел, окаянный! Чаял, пустит из мешка зайца и я ки­ нусь за ним, что та борзая в натаске. Мстиславский, которого держали за руки Грязной и Малюта, в ответ на все это только вздохнул, но вздохнул не робко, не виновато, не прита- енно — шумно и глубоко, всей грудью, так, как давно и уже нестерпимо хотелось ему вздохнуть. Ивана аж перекорежил этот вздох. — Что вздыхаешь, собака?! Дух сперло?! Погоди, ты еще не так вздохнешь, — Да ты, что же, не веришь мне, государь?— Вельский в невольном, протестующем порыве попытался даже освободиться от вцепившихся в него Темрюка и Федьки Басманова.— Пред святыми образами могу по­ божиться!— решительно глянул он в святой угол — на божницу. — Молчи, поганый! Тебе и на криве побожиться‘ не тяжко! Ярость и злоба уже докружили в Иване последние препоны, и теперь все в нем стремительно наполнялось и переполнялось ими, и он как бы возрождался от этой злобы и ярости, обретая ту безудержность и свобо­ ду, ту жестокую силу и властность, которые нужны были ему не только, чтобы повелевать другими, но и самим собой. — Вишневецкого!— Иван негодующе потряс руками, и было такое ощущение, что он наслаждается этим негодованием.— Князь Дмитрия Вишневецкого удумали излыгать! А Вишневецкий, веди он со мною в черте кровной! Дед мой, великий князь Иоанн, и его отец— братья были двоюродные, да и по матерям своим мы с ним в сродстве. И на службу ко мне князь Дмитрий притек своей доброй волей... Что ж ему восста­ вать на меня? Что измену заводить, коли меж нас с ним вольному воля? Похочет он куда отъехать, попригожее службы поискать, и в том ему бог судья. Токмо лучше моей царской службы ему нигде не сыскать, и чести, и богатества такового ни в которых иных странах не обрести. От добра добра не ищут! Которой же нуждой стать ему заводить на меня измены? Почто грех такой смертный на душу принимать? Почто славное имя свое и благочестие душевное сквернить, псу блудящему уподобясь? — А мне почто, по которой нужде этак-то князя облыгивать?— не сдавался Вельский. — По которой нужде?!— заорал Иван.— Чтоб его, истинного вождя вашего, укрыть. Да! Знаете, окаянные, что не трону я князя Дмитрия, каковых бы несусветиц вы на него не взвели, вот и прикрываетесь им! Да не пособят вам ваши уловки! Ие про меня они! Вы тщитесь укрыть город, стоящий на вершине горы! — Не знаю, о ком ты, государь, но ежели о Курбском?.. — О Курбском!— подхватился Иван со скамьи, чуть не опрокинув ее.— О ком же еще?! — О Курбском?!— невольно вырвалось у Челяднина — и удивленное, и испуганно-защитительное. Иван, вскочивший со скамьи и метнувшийся было к Вельскому, даже подпрыгнул в резком повороте: этот переспрос Челяднина, видать, заце­ пил его уже так, что, окажись сейчас на месте боярина сам господь бог, он, наверное, и пред ним не сдержал бы своей лютой ярости. — О Курбском! Что ты, старый, так вздивовался? — Виделся я с Курбским, государь... — Ах, виделся?! И что, не увидел в нем измены? А коль увидел бы? Донес бы?! Так бы и поторопился! Все вы одним миром мазаны. — Тот же калач, истинно, государь! Токмо исчерствевший,— злорад­ но прихихикнул Левкий, не упустивший случая поквитаться с боярином. Иван вернулся к скамье, но не сел, только оперся руками о ее спин­ ку — тяжело, бессильно. Дрожь» которую он пережидал или пытался ‘ П о б о ж и т ь с я н а к р и в е — дать ложную клятву.