Сибирские огни, 1988, № 9

ному! Горе мне, окаянному! Не возьму себе в разум: чем, чем еще худо ему в отечестве своем? — Да где оно, отечество его, государь?!— удивленно, с тонкой проз- вучью лицемерного осуда, который (как знать!) мог смягчить суд над ним самим, воскликнул Вельский. — Здесь его отечество, на Руси!— сжал Иван кулаки.— Здесь — корень его! Он Рюрикович! Ветвь его Мстиславова старше даже моей!.. Потому, буде, и худо ему в отечестве, что старшинства забыти не может. — Государь?!— глаза Вельского расширились— точно так же, как и в тот миг, когда Иван склонился над ним, чтоб поднять с колен. Но тогда в них было живое доверчивое просветление, отзывчивость, а теперь — недоумение и ужас.— Веди ты... О ком ты, государь?! Я тебе о князь Дмитрии... — Вот, государь, вот!— подхватился со своего места Левкий.— Аз уж давно приметил, что ты ему про Фому, а он те про Ерему. Виляет ду­ шой боярин, заминает правду-истину. Они все, все меж собя свестясь', изнамерились извести тебя! И сей! И сей! И сей! — ширил Левкий об­ личающим перстом в Вельского, в Мстиславского, в Челяднина. Вельский, смятенный от своей неожиданной и еще не вполне ясной догадки, совсем сник от этого яростного наскока Левкия. И вправду, бы­ ло что-то зловеще безысходное, задавливающее в неистовом кликушест­ ве черноризца, словно чей-то жестокий дух или жестокая воля, приняв его облик, явились с мстительным наветом. Помрачнел и Челяднин. Тяжелая истома еще пуще обложила его чело. Обличающий перст Левкия, вонзившийся в него, только прибавил ему этой истомы, которая давно уже затекла в его мозг как тяжелый, густой раствор или расплав, и он почти уже застыл, затвердел, превра­ тившись в сплошной тяжелый ком. Оставались лишь какие-то мельчай­ шие поры, ячейки, где еще сохранялись мысли, но это были не те мысли, которые могли помочь разобраться во всем том, что видел и слышал он. Ему, впрочем, и не хотелось сейчас ни в чем разбираться. Он ничего не понимал и не хотел ничего понимать. Было лишь одно смутное тягостное ощущение, что, подобно пыточному колесу, крутится какое-то зловещее недоразумение и крутит вместе с собой не только их, тех, кто сейчас здесь, в опочивальне, но и тех, которых тут нет, которые еще ничего не знают, не подозревают, не предчувствуют — безымянных, безликих, по­ куда крутится это колесо, но, как только оно остановится, вместе с ним остановится все и все разрешится, все уразумеется, все обретут свои имена, свои лица, тайное станет явным, неотвратимое, неизбежное объя­ вит свой приговор. — Погоди, поп! — вскипел Иван.— Ты что же, пес смердящий, взялся за нос меня водить?! Застыл, окаменел, стал как изваяние Мстиславский, давно уразумев­ ший, про какого Фому втолковывает Вельскому царь. Близился конец всему этому, близилась развязка — страшная, не­ предсказуемая, но вместе со страхом, который холодными пластами осе­ дал в душе Мстиславского, в нем пылали и жгли его досада и стыд за свою проруху, за свое верхоглядство и несметливость, за то, что не хватило ума (ума!) понять, увидеть, почуять, что Ивану ничего не известно и что Данила Адашев, несчастный Данила, невольно развя­ завший язык Вельскому, свой собственный удержал за зубами. Что оставалось делать, и что можно было сделать, когда не хватало мужества даже вздохнуть полной грудью? — ...Дмитрий Курлятев — изрядный лотр^,— кипел Иван,— и лепта его во всех ваших происках и бесчинствах немалая! Ему також худо в отечестве! Да и земля предков — не отечество ему! Его отечество — его злобесные убеждения, и враг он мой лютейший! Но не он всему голова. ' М е ж с о б я с в е с т я с ь — сговорившись между собой. 2 Л о т р — плут, злодей, подлец.