Сибирские огни, 1988, № 9

Сейчас мне 61 год, но до сих пор два-три раза в неделю меня посещают страшные кошмарные сны, с натуралистически-ясными подробностями: будто времена изменились, меня взяли досиживать мои 14 «сталинских» лет, и я снова в лагере, на этапе или на пересылке. И все это — живое, сверхреальное, с такой страшной, безысходной тоской о детях, внуке, недоделанных делах, недописанных книгах, со скорбью о всех несчастных, опять согнанных деспотами за колючую проволоку. Кошмары эти по полдня не дают работать, сосредоточиться, и я подолгу живу одновременно в двух мирах — нашем, се­ годняшнем, и том, лагерном, сталинском. ...В каждом из великого множества наших лагерей (это — Южный Урал) было при­ мерно по тысяче народу (кроме более крупных лагерей). Наш же, с издевательским названием-кличкой «Первомайка», был смешанным: уголовники содержались вместе с 58 статьей — «врагами народа». Уцелели лишь немногие: месяц, два — и в зове куда меньше народу; нары мои стояли так, что через уголок окна было видно, как ночью вывозили за зону трупы на санях, влекомых черным быком с одним рогом. Сдающий трупы — связку мерзлых полускелетов из морга, охваченную -веревкой,— отвернет бре­ зент, а принимающий считает их, с размаху пробивая железнодорожным молотком с длинной рукояткой шары стриженых черепов — для верности, чтоб не выехал кто живым, и для твердости счета: грамоты у этих бериевских тружеников было не ахти. Сверившись по бумажке, выезжают за ворота. Возили нас таким манером не очень чтобы далеко — до ближайшего старого ство­ ла выработанной медной шахты. И так до следующего этапа — товарных вагонов узкоколейки, набитых людьми, когда зона вновь делалась многолюдной... Впоследствии подвыпивший надзиратель похвалялся как-то мне: приняли 14 трупов, а довезли... 13. Ведь пробивали, мол, башки каждому — куда ж проклятый зэк делся? Сопровождающих двое, один другому не доверяют,— завернули обратно... Проехали, дескать, полпути, а он, гад, лежит мерзлый, голый в канаве у дороги — выскользнул, значит, как ледяшка, пока ехали-трясли; обрядовялись, мол, мы, поржали, треснули его посильнее пару раз по башке шкворнем, довезли до места все 14, покидали вниз; то было совсем струхнули, а теперь хорошо и спокойно. Преодолеть чудом год «нулевки» (категория неработоспособных от голода и мук доходяг) и не оказаться на дне старой шахты с пробитой молотком головой мне помог­ ли... эстонцы. Один барак был полностью занят ими; все они сидели по 58-й, держ а­ лись дружно, сплоченно, и от охотников до посылок из дому — «урок», «полуцветных», «шакалов» — организованно отбивались палками. А я рисовал им маленькие каран­ дашные портреты, которые они как-то умудрялись переправлять на волю, минуя цен­ зуру, в свою далекую Эстонию; быть может, у детей иль внуков этих замечательны.х натурщиков еще хранятся мои лагерные рисуночки. Зарабатывая так свой кусочек хле­ ба, я был теперь уверен, что его не отнимут блатные (произвол и раздоры среди зэков поощрялись начальством, а то и провоцировались), и из эстонского барака я почти не выходил несколько месяцев. «Нулевочные», дистрофия, цинга, пеллагра начали отсту­ пать, заглох туберкулез... Или другая картина. Развод, то есть вывод за зону на работу. Ворота лагеря от­ крыты, за ними — автоматчики, резкие крики конвоя, собачий истошный лай. Низкое утреннее солнце равнодушно золотит окрестные горы, вышки, пар изо ртов строящихся бригад. Слева — наш оркестр: труба, тромбон, баян, барабан, скрипка; дирижером- скрипачом — высокий пожилой зэк-эстонец в пенсне Римус. ~ Становись! Стройсь! Взяться под руки! Музыка! Первая пятерка — вперед! Гав, гав! Вторая пятерка! Гав, гав, гав! Третья!.— Звучит марш, хрипло лают овчарки, быстро, почти бегом, выходят пятерки, пятерки, пятерки... А справа от ворот, чтобы все видели,— два очередных трупа, с густыми жжеными цепочками автоматных — в упор — дырок на груди, животе, лице; поверх — фанерный щиток, на котором мною (я уже работал художником в культурно-воспитательной части — КВЧ) написано; «Это будет с каждым, кто совершит попытку к побегу». А за воротами конвой громко, с восточным акцентом, выкрикивает навеки запомнившуюся формулу: — Бригада, предупреждаю! При попытке к побегу, за невыполнение требований конвоя в пути следования и на объекте работы конвой применяет оружие! Шаг влево, шаг вправо считаются побегом! Следуй вперед! Злобный лай приспущенных конвойных собак заглушает уже удаляющиеся издева- тельски-бравурные такты «Прощания славянки». Контрагентские — на объектах за зоной — бригады работали у нас на медных шахтах (из наиболее крепких зэков: на глубоких горизонтах, где уже жарко, сырость