Сибирские огни, 1988, № 9

— Не зиаю,— говорит Регина. Она сама боится, опасливо огляды­ ваясь по сторонам.— Может, и волк... То и дело озираясь по сторонам, Регина идет вдоль следов. Кате страшно, но оставаться одной посреди реки еще страшнее, и она, замирая, шагает за сестрой, держась за ее рюкзак. Берег крут, снег истоптан, на заломанных таловых ветках клочки шерсти. Это не волк,— говорит Регина.— Это сова. Она его вон на той бе­ резе караулила. А потом —цап! — и схватила. Ночью. — Кого схватила? — Кого, кого... Не видишь? На снегу следы крови, замерзшие капли похожи на ягодки. На вет­ ках шерсть, а в глубине куста что-то красное, безобразное. Катя камене­ ет от ужаса. Сова зайца задрала,— поясняет Регина.— Сидела на березе, сама белая, береза тоже белая. Ее не видать, а она всех видит. У зайцев свадь­ ба, они заигрались, а сова — цап! и сюда, на этот берег. Здесь и заду­ шила. А борозды в снегу — это заяц ногами дрыгал, когда сова его та­ щила. — Того? Да? — из глаз Кати готовы брызнуть слезы, она изо всех сил сдерживается, с ужасом глядит на сестру.— Того поймала? Того та­ щила? Да? — Кого — того?— не понимает Регина. — Ну, того?.. — Заладила: того-того, а сама не знает кого. Стой здесь, а я пойду посмотрю. — Я тоже пойду,— хнычет Катя, направляясь за Региной в чащу, хо­ тя ноги со страху не слушаются. Весь берег исцарапан огромной лапищей. Это сова била крыльями, поясняет Регина, когда душила зайца. Висит на ветке длинное ухо, оно качается на тонкой жилочке. Ушко прозрачное изнутри, а другое затоп­ тано в снегу, торчит кончик его. Катя пятится, но чуть не наступает на что-то пушистое, с черными черточками коготков. Лапки? Низ у лапок в жесткой запачканной шерст­ ке, они лежат крест-накрест друг на друге, будто отдыхают. Его лапки! И ушки его... Из лап торчат белые трубочки обломанных костей. Горло перехватывает, закрывшись ладонями, Катя цепенеет, охва­ ченная ужасом. Лицо ее заливают слезы, она безудержно рыдает. — Это он? Его лапки? — Кто он? Чьи лапки? — не понимает Регина.— Никакой это не он. Сова другого схватила, поняла ты, рева? Дикий это заяц, из леса. Заяц беляк. А твоего, телишного, никто не трогал. Придешь домой — гляди хоть до посинения. — Ушки... Лапки... на снегу. • Ну и что? Живой это был заяц, из бора. Настоящий, а не тряпоч­ ный. Они заигрались, зайцы, задрались — сова хвать одного! И потащи­ ла. Он сам виноват. Называется: борьба за существование. Поняла, рёва? Ничего Катя не поняла, она и не слушает сестру. Идет и ревет на всю реку. Она забыла про палки, они волочатся по снегу. И варежки соскочи­ ли с рук и давно потерялись бы, но варежки на тесемках и печально ка­ чаются в такт горестного шага своей маленькой хозяйки. ^ Если бы не было борьбы,— говорит Регина, таща сестру за руку,— зайцы съели бы всю капусту. — Ну и пусть съели бы,— всхлипывает Катя.— Я не люблю капусту. Все лицо путешественницы мокрое, слезы текут ручьями. Катя слизы­ вает их языком. Этот заяц не из телика,— сама еле сдерживаясь, чтобы не распла­ каться, говорит Регина.— Другой это заяц. Намаялась я с тобой. Брошу и уйду. А ты хоть заревись посреди реки.