Сибирские огни, 1988, № 9
Вельского, и не был готов к этому. Однако замешательство его, которое и проявилось-то лишь в почти неуловимом, невольном вскиде голоса, не заметил никто, разве что один Мстиславский, пожалуй, почуял что-то, но когда вкрадчивый взгляд его обратился на Ивана, то наткнулся на встречный взгляд, и уже не он, а Иван, поймав своими глазами его гла за, удостоверился, от кого Вельский вызнал про Данилу. — ...Верно, Данила вельми много поведал мне.— Глаза Ивана опять метнулись к Мстиславскому, и опять их взгляды столкнулись.— Да вот жаль...— Иван вздохнул, потупился, и медленно, в крайней истоме, ото шел от Вельского.— По упорству своему нелепотному навлек на себя Данила железо* и дыбу, и не стало его в животе от тех тягостей. И о том ураняется душа моя, бо Данила також был заблудшей овцой. Да пусть Даниле! Разумлено о нем: Данила был худороден, приятельство имени тых прельщало его... Но тебя укорю: не срамно ли было в единой упряж ке с худородным чужой воз тянуть? — Про Данилу я, государь, лише слыхом слыхал... От князя. А и сам-то дивился, что князь Данилу жалует. Да князю, то ж ведомо, рат ное сдружение паче любого высокородства. — Ратное сдружение?!— Иван попытался засмеяться, но дыхания ему не хватило и получилось лишь срывистое, глухое сипение.— Юрод ствует князь ваш вельможный! Дабы души таких, как Данила, к себе приворачивать да их руками вред нам чинить. Но тебя-то уж како в свой воз он запряг? Чем прельщал? Что сами государить учнете, Воло- димера на престол посадив? — О Володимере, государь, я и слова от князя не слыхивал,— мо литвенно вымолвил Вельский.— Буде, тайно, в душе, князь и держал такое, но со мной он тем не делился. Клянусь тебе, государь! — Васька, сяду!— вдруг вскрикнул Иван. Васька от неожиданности растерялся, и Малюта опередил его, под ставив Ивану опрометную скамью^. Иван сел, откинулся к спинке —• бессильный, изнеможенный. Казалось, не поспей Малюта, помедли еще чуть, и он вправду не удержался бы на ногах. И лишь очень проницатель ные глаза, часто и подолгу наблюдавшие за ним, разглядели бы за этой изнеможенностью, за этим кротким бессилием страшную, сжавшуюся в ком силу и ярость — силу и ярость затаившегося перед прыжком хищ ника. — Об чем же тогда он с тобой говорил? — Да ты ведаешь, государь... В Литву он меня сговаривал. И еще... — Вельский замялся. — За Литву я тебя уж давно простил. А еще? — Еще?..— Вельский тяжко вздохнул, колеблясь и медля с ответом, словно вдруг усомнился, что Ивану известно все. — А еще велел слати на стогны ^ шепотников,— подсказал Иван.— Чернь мутить, крымчаком стращать, чая вновь, как в тот бедственный год, коли Москва погорела, смятение учинить и бунт завести, дабы на шу войну от литовской земли отворотить. — Не отрицаюся и сего... И сей грех на моей душе. — На его душе,— жестко поправил Иван.— Бо ты по его мысли ходил, его наущениями побуждался. Неужто ты заводил измену? Неуж то ты лазутчеством ссылался'*, получая закрытые листы от Жигимонта да от гетмана Радзивилла? — Не получал я закрытых листов. То ты верно речешь, государь,— обрадовался Вельский. — Вот! — обрадовался как будто и Иван.— И не к тебе был сылан ' Ж е л е з о — здесь; пытка раскаленным железом. ®О п р о м е т н а я с к а м ь я — скамья с перекидной спинкой. ®С т о г н ы — площади. •' Л а з у т ч е с т в о м с с ы л а т ь с я — заниматься шпионажем. 14
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2