Сибирские огни, 1988, № 9
струкции фабрики, на решении перспектив ных вопросов. Если создадим резерв мощ ностей, сможем безболезненно для плана совершенствовать технологию переработки руды». «...Вы меня вынуждаете напомнить, что, благодаря вашей неосмотрительности, на глаза комиссии попадет списанный хвосто- отвал... А списанный с такой легкостью от- Вдл мы переработаем в первую очередь. Почему? Если не знаете, поясню: вначале технология обогащения была несовершенна и в хвосты отходило много алмазов. Теперь я решил этим воспользоваться». «...Открыв створку окна, дышал утрен ним, не загрязненным смогом, воздухом и до одури в голове рассуждал о судьбах та ких разных и таких близких людей на фоне исторического этапа, который, как он на деялся, завершился пасмурным февраль ским днем похоронами мешавших стране последнее десятилетие негативных проявле ний». Уверен: читатель, не знакомый хорошо с текстом данного произведения, окажет, что перед ним высказывания и размышление одного и того же персонажа. Однако цита ты взяты из разных мест романа и вложены в уста разных героев (Уварова, Козьмина, Зраева — к тому же, как помним, антипо дов). К путанице же, обезличке ведет от- гутствие речевой индивидуализации дейст вующих лиц, их языковой самобытности. А в результате, почти все герои романа «Пур- га» от простого рабочего до руководи телей любых рангов — разговаривают при мерно одним, среднелитературным, унифи цированным языком, страшно загроможден ным, к тому же, техницизмами и техноло гическими подробностями, которые не толь ко сами по себе выхолащивают язык, но и иссушающе действуют на живой облик пер сонажей, превращая их в маски, модели — что угодно — только не во плоти и кро ви людей. Скудость и бесцветность характерны вооб ще для языковой плоти этого произведения. Иногда, правда, автор пытается выразить ся «покрасивше», но получается чаще не уклюже, а то и попросту паьродийно. Ну, например: «...Ожесточившимися глазами Проценко жег Зраева». «...В ушах гремел голос Малыгина с не сбитой окалиной» (?). «...Кашин ждал, стараясь не выказать своей парализованности». «...Перешагнув порог, подпер спиной при толоку — хмурый отброс человечества, но с таким же сердцем (речь идет о бывшем заключенном. — А. Г.), жаждущим тепла и любви». «...Дома Зраев тщательно процедил сквозь сито анализа каждое свое слово, жест, интонацию голоса». «...Его заскорузлая душа требовала отм щения»... Или такие вот «свежие» наблюдения: «Не в красоте приворот — душой силен человек». «В жизни нет людей слишком плохих или хороших». «Основа окупаемости затрат в полном хозрасчете». «Умеет» автор одним словом уничижи тельно отозваться о непонравившейся ему или его герою женщине. Д ля такой у него два постоянных взаимозаменяемых опреде ления; «постная вобла» и «тощая тарань- ка». Впрочем, и те женщины, к каким И. Пер венцев в своем произведении явно благово лит, оживи они вдруг, вряд ли испытали бы восторг от затасканных комплиментов, которыми он их награждает. Есть в этом галантно-бульварном наборе и «пленитель ная красота», и «капризно поджатые чув ственные гранатовой спелости губы», и многие другие дешевые выспренности, го ворящие о явном недостатке у автора вкуса. Хотелось бы сказать еще вот о чем. По сути роман заканчивается сразу после «черной пурги». Расставляются акценты, делаются выводы; Зраева убирают, ставят на его место Унарова. Сюжет, как гово рится, себя полностью исчерпал. Но И. Пер- венцеву отчего-то непременно надо загля нуть в будущее, равязать все узелки, рас ставить все точки. И разжевывает наш до рогой автор и растолковывает: кто кем стал, куда попал, чего достиг, как перестро ился (или не перестроился). Эта информа ция — а иначе и назвать ее нельзя — за нимает всю последнюю треть книги. Ровным счетом ничего роману не добавляя, она позволяет сделать вывод в отношении са мого автора; в своем недоверии читателю он удивительным образом похож на дирек тора комбината Зраева. «Единоначалие» — жесткая заданность с отсутствием свободы художественного развития — И. Первенце- ва оборачивается против него же самого, поскольку не позволяет его героям зажить естественной полнокровной жизнью. Г. АРАБЕСКИН Михаил Бударин. Чекисты. Документально- художественные очерки. Омск, Омское ки. изд-во, 1987. Александр Лейфер. «...Буду всегда жива». Документальное повествование о Валенти не Бархатовой и ее друзьях. Дневник. Письма. Воспоминания. Комментарии. Омск, Омское кн. изд-во, 1987. Взрыв документализма поставил в свое время немало творческих порблем, которые решались разными авторами далеко не на одном идейно-художественном уровне. В аж нейшим критерием оценки таких произведе ний прежде всего является верность исто рии, своему времени, точность и полнота исследования. Иначе говоря, мера содер жательности, информационности произведе ния, его способности правдиво воспроиз вести действительность. В этом отношении книги М. Бударина и А. Лейфера, на мой взгляд, представляют несомненную цен ность. В книге «Чекисты», вышедшей третьим, дополненным и переработанным изданием, собран поистине богатейший и уникальный материал. Обстоятельные сведения находим мы о деятельности многих видных револю ционеров, участниках грозных событий в Сибири — Н. Н. Яковлеве, А. А. Звездове, В. М. Косареве, А. Н. Дианове, В. И. Ща- балдине, В. А. Баке, А. Н. Нейбуте, К, ,А-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2