Сибирские огни, 1988, № 9

успокоительного конца рядом с кулаком фигуру коммуниста из папье-маше. И поэт Вера Инбер в стихах этого не делает, пото­ му что она художник, а в прозе еще пока шалит по-дамски, не учитьлвая вреда этой шалости. И Константин Федин не может подчинить­ ся рецензентам Госиздата потому, что зна­ ет, что ему, писательской особи, нужно для его рассказа. Обмазать патокой, про- сахарить кулака Свакера он не захочет. Но многие ли из нашей писательской армии могут дать такой отпор госиздатовским кри­ тикам? Ни у кого из знающих положение писателя, регистрируемого вместе со слу­ жителями культа, не может быть сомнений, что немногие. Писатель поставлен в советской общест­ венности в положение любовника в стихах Анны Ахматовой: «если ты у ног моих по­ ложен, ласковый, лежи». Над писателем бдят департаментские чиновники, и право дать социальный заказ узурпировано ими. И происходит невиданное снижение качества поставленных писателем художественных произведений. Положение создалось такое, что о комчванстве начинаешь мечтать, пусть бы оно цвело. Чиновничья робость горше в тысячу крат. При наличии комчв.ан- ства есть хоть решительность. А вот когда критикой завладел Молчалин, то литерату­ ру следует свернуть, закрыть чехольчиком и прикрепить ярлык «была». Такими ревнителями чиновничьего благо­ честия запутана не только литература, но вообще искусство. На днях мне сообщили, что в пьесе «Виринея», идущей в Акдраме, вычеркнут плач Виринеи после отъезда Павла. «Так как пьеса «Виринея» — малограмот­ ное для театра произведение, то актрисе трудно создать живой образ в ряде не относящихся к героине сцен, и каждый от­ дельный момент, где Виринея может пока­ зать себя, необходим для актрисы, чтобы получился образ», — я запротестовала. Мне соообщили из Акдрамы, что плач Виринеи изъят по предложению кого-то из ответственных коммунистов. Этот не из­ вестный мне твердокаменный человек зая­ вил: «Советские женщины не плачут, они сражаются и строят. Виринея не должна плакать. Вот, небось, Даша в «Цементе» не заплачет». Акдрама немедленно согласилась активи­ зировать «Виринею». А ведь в Акдраме есть люди большой культуры. Они почти­ тельно преклонились перед одним пожела­ нием начальства, хотя это было в ущерб делу. Литература, в которой после Октября числюсь и я, пусть на очень маленьком ме­ сте, для меня — мое дело, за которое вме­ сте со всеми несу ответственность и я. Поэтому я с полным правом, со всей полно­ той непосредственной заинтересованности в том, чтобы в Республике Советов выросла, а не снизилась художественная литература, заявляю, что положение плохо. Литературу снижают раболепные оценщики. Разумеется, каждый редактор и критик, принимая и оценивая художественное произведение, мо­ жет не угодить начальству, но он должен понять свою ответственность и перед чита­ телем. Напуганность создала такое положе'0 Спбьтгские огни № 9 ние, что литература стала убогим, почти однолошадным хозяйством. Нет в ней ни­ чего нового, никакого расширения. Безо­ пасней и спокойней печатать поэтов и писателей вполне благонадежных, а то черт его знает, еще на что нарвешься. И в результате эти благонадежные поэты и писатели почувствовали себя на неуплот­ ненном Олимпе враспояску. «А чего стес­ няться? Напечатают!» При мне редакцией журнала были приняты стихи Безыменского о девушке и о девушках, словом, десять заповедей о том, какова должна быть де­ вушка, которую разрешается любить ком­ мунисту. В стихах «обветшалая яркость наряда». Черные глаза черны, как июль­ ская ночь, голубые, как небо, все, как в ученической тетради еще моего сверстника, ныне, значит, близкого к сорокалетью. В чем же ценность этих стихов в наше время, ко­ гда в технике стихотворное производство бесспорно достигло высокого качества? За­ чем же печатать эти тезисы в плохой поэ. тической форме? Идеологическая выдер­ жанность одна, без формы, поэтического произведения не делает. За что же, собст­ венно, порочить Безыменского печатаньем невыгодного для него поэтического опыта? Когда я откровенно сообщила свое мнение об этом стихотворении Безыменскому, он мне ответил, что после чтения этого стихотво­ рения на каком-то вечере он получил много приветственных записок. Вот эти приветст­ венные записки и обязывают оберечь, не дискредитировать Безыменского, охранить поэта от его собственного неглижерства. После хвалы и славословий бьют не жалея, бьют до конца, мстят за обманутое дове­ рие. Это нам нужно помнить, и первейшая обязанность редакции и критики напоми­ нать нам об этом, не пользоваться благо­ надежной подписью в ущерб всему делу литературы, нашему делу. ВЫСТУПЛЕНИЕ НА СОВЕЩАНИИ РАБОТНИКОВ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСКУССТВА * Самое ценное в предложении, сделанном Алексеем Максимовичем, — это создать к двадцатилетию (Октября) синтез искусств. Вы видите, какая рознь между нами — совсем невольная и совсем не по злобе. Я думаю, что тов. Довженко не хотел так сердиться, как у него это выходило. Это невольно выходит. Мы говорим на разных языках, и если мы будем продолжать так говорить, то к двадцатилетию мы построим только вавилонскую башню, недостроенную. С чего начал Алексей Максимович и как ответил ему тов. Шумяцкий?’^ Наиболее реалистичным искусством является искусст­ во кино, потому что если даже мечту по­ кажут на экране, то она будет предельно реализована, ибо она уже будет показана. Следовательно, правдоподобие, реальность тех или иных доказательств при этом впе­ чатлении чрезвычайно важны. Когда Алексей Максимович говорит о неправдоподобии, тов. Шумяцкий отвечает • Совещание писателей, композиторов, художни­ ков и работников кино с А. М. Горьким состоя­ лось 10 апреля 1935 г. Стенограмма выступления Л. Сейфуллнной хранится в Пушкинском Доме.