Сибирские огни, 1988, № 9

она будет опираться на свое идейное нре- восходство. Надо решительно изгонять из своей среды претенциозное и самодовольное комчванство»'\ Если бы вопрюс шел только о комчванст- ве, было бы еще полбеды. Но тягчайшая беда в том, что наша критика заражена не одним комчванством, а гораздо более серь­ езным заболеванием — чиновничьим рабо­ лепством. Именно это забеган'Ье департа­ ментских чиновников с поклоном, с усер­ дием не по разуму создало тяжелый случай в истории русской художественной литера­ туры. Понятно, наша критика в наши дни уже не ограничивается представлением о про­ фессиональных ценителях произведений ху­ дожественной литературы, пишущих в га­ зетах и журналах об этих произведениях уже по выходе их в свет. Эти критики в своем текучем изменчивом составе только чахловатая секция в скопище оценщиков продуктов писательского труда. Основные оцекшдки — целое служилое сословие, ре­ цензенты Госиздата и других государствен­ ных издательских предприятий. Они первые берут в оборот каждое художественное произведение, кастрируют, обсасывают, облизывают и только после этого серого об­ куривания книга доходит до суда критиков журнальных и газетных. Никому не придет в голову пригласить портного для оценки качества производства завода Электросила. Ясно, что каждое изда­ тельское предприятие предполагало, что дело рецензентов установить доброкачест­ венность предлагаемого писателем художе­ ственного произведения с точки зрения марксистской критики. Но слитком часты стали случаи, когда рецензенты государст­ венных издательских предприятий в слу­ жебном рвении спутывают задачи марксист­ ской художественной критики с функциями цензуры. Цензура по своей природе институт, раз­ вивающий дефективное глубокомыслие и чиновничью робость” . Только этим можно объяснить то перманентное состояние пани­ ки, каким встречают наши цензоры почти каждую книгу. Что же рассказывать о том, что в Ленинграде воспротивились выраже­ нию «красный зверь» и заменили его сло­ вами «ценный зверь», или о том, как в моей книжке описания поездки в Турцию требо­ вали уничтожения строк; «Изображение султанского герба на стене молитвеиибго дома дервишей в нынешней Турции произ­ водит то же впечатление, как если бы в Со­ ветской России мы увидели сейчас портрет царя на стене». Мне заявили, что не мо­ жет быть такого случая, нечего об этом и писать. Но что вспоминать об этом, если критик Лебедев-Полянский, тот, кого ци­ тировали наравне с Плехановым, оказав­ шись в этом институте, вычеркнул целую главу из моего произведения «Перегной», печатаемую даж е в учебных хрестоматиях для школы 2-й ступени. Издательство «Круг», благодаря стремлению товарища Лебедева-Полянского на своем посту, ви­ дит на аршин сквозь землю, а повесть так и вышла без этой главы, не страшной даже для Лелевича и Родова'”. И вот на подмогу этой исконной мании преследования явился еще предварительный заградительный отряд усердствующих чи- воввиков-рецензентов в издательствах и в наших журналах. Писатель Федин н.аписал прекрасный рассказ «Трансвааль». В нем изображен очень опасный кулак, держ а­ щий в своих руках целую деревенскую округу. Так как Федин не из того сорта писате­ лей, каким Хлестаков разрешил — «пусть называется», а действительно писатель, от­ ветственный за продукт своей писательской поставки, то он не взял на временное поль­ зование кулака с плаката. ^Нарисовал не купчину в жилетке с цепочкой поперек тол­ стого брюха, а по-настоящему изобразил опасного врага, энергичного, умного пред­ принимателя. Он не писал увещательных слов о том, что его герой страшное россий­ ское лихо. Он просто вывел его и по-писа­ тельски показал со всех сторон его личной и общественной жизни. И это действитель­ но художественное, произведение вызывает к главному его герою то чувство, которое у нас, детенышей революции, должно вызы­ вать ненависть к этому кулаку, сознанье необходимости крепить борьбу с ним. Ка­ жется, это то, чего и добивается ма 1 рксист- ская критика? Организация классового соз­ нания. Но, помилуйте, под рассказом подпись не Либединпкий, не Безыменский, не Демьян Бедный, не даже Сейфуллина, а Константин Федин, попутчик из «Серапио- иов». Гм... гм... Рассказ уже дважды или триж­ ды напечатан, потрясения основ не произо­ шло, но теперь он представлен для издания в Госиздате. Нет, это дело надо обмозго­ вать. И рецензенты Госиздата принялись обмозговывать. Обсуждали со всех сторон. Припомнили и автобиографию Федина, и все его слова. В результате — очередное, унылое заявление; «Мы в панике». Цензу­ рой рассказ разрешен, выпущен уже двумя издательствами, но нашелся новый добро­ вольческий хор цензоров, рецензентов Госиздата. Госизда:ту издавать рассказ К- Федина «Трансвааль» нельзя, потому что он не показал коммунистов рядом с кула­ ком. Он нарисовал деревню после Октябрь­ ской революции и ничего не пишет о том, что она принесла в деревню; ведь была Ок­ тябрьская революция, а на девятом году!.. И пошло-поехало. Ценное художественное произведение и нужный советской общест­ венности рассказ попал в недопустимые. Именно потому, что была Октябрьская революция, именно потому, что мы пред­ ставляем литературу России, после нее на нас лежит величайшая ответственность за всякую макулатуру, слюнявое сюсюканье, лживость, за пачкотню, безобразящие чу­ десный лик честнейшей русской .титературы. Именно потому, что была Октябрьская ре­ волюция и мы накануне празднования девя­ той ее годовщины, мы должны иметь право предъявить свидетельство нашей заинтере­ сованности в жизни послеоктябрьской Рос­ сии, нашего кровного с ней родства. Этим свидетельством может служить только про­ дукт нашего писательского труда. Нетрудно кричать «мило», когда «гнило», нетрудно отвернуться от опасности и фабриковать дешевую карамельную беллетристику в сти­ ле рассказов Веры Ивбер в «Прожекторе», но для писателя это занятие недостойное. Писатель не может принять заказа- ре­ цензента из Госиздата подрисовать для