Сибирские огни, 1988, № 9

Вопросы, разрешаемые дискуссией,— это вопросы не о попутчике^, а вообще о совет­ ской литературе. Это чрезвычайно серьезные вопросы, но в докладе они затрагиваются слегка, чтоб не разбередить очень сильно, чтобы все прошло гладко и хорошо. Но вот вопрос относительно советской литературы так ставить нельзя. Тов. Селивановский® просто неверно опре­ делил, как и когда складывался попутчик в союзника. Он говорил, что Мариэтта Ша- гинян пересела в вагон с дамским рукодели­ ем, когда она вошла попутчиком в совет­ скую литературу. Когда Шагинян переходила к советской литературе, это было уже не так просто, как взять в руки дамское рукоделие и сесть в вагон. Тогда это был разрыв с традицией, с большинством интеллигенции и страшная ломка всего мировоззрения. Лариса Рейснер писала в статье «Против литературного бандитизма», что их ГЛЯЗам романтиков и идеалистов больно было смотреть в раска­ ленную топку революции, где корчились це­ лые классы побежденных, но все-таки они смотрели, не мигая, на страшное и прекрас­ ное лицо революции. Это был момент, ког­ да Шагинян пошла по пути революции. Не с рукоделием в руках, не безмятежно, а гля­ дя в раскаленную топку революции, писала она свой первый художественный очерк «Как я была ткачихой». Об этом очерке Се- ливановский не сказал. Это был этап, это было решение, это был литературный вы­ ход, ясный, категорический, настоящий по­ путнический выход. Теперь Селивановский вдруг из всех произведений Мариэтты Ш а­ гинян выбирает «Гидроцентраль» и говорит; «Вот где она нашла себя». Я этого не пони­ маю, потому, что «Гидроцентраль» хороший роман, но говорить, что Шагинян в нем об­ рела звание «литературного таланта»,— нельзя. При внимательном его рассмотрении можно сказать, что именно этот роман по­ хож на рукоделие, с которым Шагинян села в вагон для того, чтобы не опоздать на вы­ ставку писательских рукоделий эпохи ре­ конструкции. Почему в основу всей перест­ ройки прежнего творчества Шагинян ста­ вится этот роман, мне непонятно. Точно так же мне непонятно, почему в ос­ нову перестройки Леонова ставится «Соть». Что в «Соти» столь перестроено для того, чтобы сказать, что из всего племени попут­ чиков, существующего для диспутов, Лео­ нов один понял пролетариат так, как надо, и стал вдруг очень близким его союзником? Почему? По-моему, «Барсуки» в этом отно­ шении гораздо более показательное произ­ ведение. Если рассматривать все творчество Леонова, то с точки зрения перестройки «Унтиловск» звучит убедительнее, чем «Соть». Не тематика решает дело, и Сели­ вановский сам говорит, что недостаточно взять одну подходящую тему, а надо пред­ ставить художественно полноценное произ­ ведение, создающее какой-то переход, этап в литературе. «Соть» этого не делает, поэтому величанье ее страшно голословно. Возьмем «Фому Клешнева». Какие же ху­ дожественные достижения по сравнению с прошлыми произведениями Слонимского'* в этой вещи, почему ее вдруг объявляют ху­ дожественно полноценным произведением союзника? Я перечеркиваю «художественно полноценным», потому что это ставилось в обязательное условие. Отставание. В боязни отстать мы переги­ баем палку, и я боюсь, что благодаря этому мы душим советскую литературу. Тов. И ва­ нов говорил, что через два года материал может устареть. Как может устареть мате­ риал рассказа о том, как заставили лени­ вую, пьяную, дебелую, распутную Россию подняться, индустриализироваться, из отжи­ вающих свой срок войти в число действую­ щих государств? Как может такая идея, идея обновления жизни, устареть? Как может устареть художественное сооб­ щение • о том, как пролетариат почти без помощи посторонних сил овладел высо­ тами? Как устареет новая любовь, которая в этих условиях рождается и протекает, лю­ бовь нашей эпохи, рождающая особенную семью, какой не было, и массу всяких но­ вых отношений? Как тут устареет смерть, леность, порок, как устареет мерзавец, кото­ рый существует в нашем быту, наш мерзавец, и будет существовать до тех пор^, пока не наступит настоящий, подлинный социализм? Как устареет герой, который дарит новую идею, как устареет победитель, создающий новую жизнь на развалинах побежденного, и т. д.? Разве какие-либо произведения, глубоко просветившие чело­ века своей эпохи, которые пришли от друго­ го поколения, разве они состарились, пото­ му что написаны не сегодня? Возьмите хотя бы «Робинзона Крузо», ведь не важно, что хотел рассказать автор. Кажется, он хотел прославить, восхвалить колониальную поли­ тику англичан. Я плохо, правда, знаю исто­ рию литературы, я не только не разбираюсь в Гегеле и Канте, как тов. Сеагавановский, но путаюсь даж е в таких вещах. (С м е х.) Но и меня, и вас колониальная политика англичан не пленила, а образ борца с дикой природой вдохновляет на дальнейшую борьбу с ней. Повторяю, что, по-моему, наши темпы построения искусства вредны. Каждый труд, каждое создание имеет свой закон произ­ водства художественного произведения. Здесь торопливость просто опасна. Имейте в виду, что эта'Красная халтура, о которой говорят все, уже явно лезет в глаза. А что делается с теми ударниками, которых мы втянули в литературу?® Мы их втянули, и в большинстве случаев сразу без должной проверки даровали звание писателей, пото­ му что некоторые из их произведений в на­ боре, иные изданы и т. д. В то же время им дали для работы немудрые указания, что роман и повесть строятся так: строительст­ во, пятилетка, пролетариат. Все! Довольно. Это — кастрирование литературы. Ведь и теперь раскалена топка револю­ ции. Опять корчится класс побежденных. Надо смотреть в эту топку мужественно и правдиво изображать момент, чтобы не уменьшить, не принизить, не опошлить его. Тов. Селивановский в своем докладе сам протестовал против красной халтуры, но вместе с тем он убивал своим выступлением всякие другие подходы к изображению мо­ мента, переживаемого нами, очень большого исторического момента. Он взял рассказ Рыкачева* «Величие и падение Андрея По­ лозова», он взял прекрасный рассказ, глубо­ ко советский, настоящий рассказ, нужный нам,-потому, что в нем изображен человек

RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2