Сибирские огни, 1988, № 9
Вопросы, разрешаемые дискуссией,— это вопросы не о попутчике^, а вообще о совет ской литературе. Это чрезвычайно серьезные вопросы, но в докладе они затрагиваются слегка, чтоб не разбередить очень сильно, чтобы все прошло гладко и хорошо. Но вот вопрос относительно советской литературы так ставить нельзя. Тов. Селивановский® просто неверно опре делил, как и когда складывался попутчик в союзника. Он говорил, что Мариэтта Ша- гинян пересела в вагон с дамским рукодели ем, когда она вошла попутчиком в совет скую литературу. Когда Шагинян переходила к советской литературе, это было уже не так просто, как взять в руки дамское рукоделие и сесть в вагон. Тогда это был разрыв с традицией, с большинством интеллигенции и страшная ломка всего мировоззрения. Лариса Рейснер писала в статье «Против литературного бандитизма», что их ГЛЯЗам романтиков и идеалистов больно было смотреть в раска ленную топку революции, где корчились це лые классы побежденных, но все-таки они смотрели, не мигая, на страшное и прекрас ное лицо революции. Это был момент, ког да Шагинян пошла по пути революции. Не с рукоделием в руках, не безмятежно, а гля дя в раскаленную топку революции, писала она свой первый художественный очерк «Как я была ткачихой». Об этом очерке Се- ливановский не сказал. Это был этап, это было решение, это был литературный вы ход, ясный, категорический, настоящий по путнический выход. Теперь Селивановский вдруг из всех произведений Мариэтты Ш а гинян выбирает «Гидроцентраль» и говорит; «Вот где она нашла себя». Я этого не пони маю, потому, что «Гидроцентраль» хороший роман, но говорить, что Шагинян в нем об рела звание «литературного таланта»,— нельзя. При внимательном его рассмотрении можно сказать, что именно этот роман по хож на рукоделие, с которым Шагинян села в вагон для того, чтобы не опоздать на вы ставку писательских рукоделий эпохи ре конструкции. Почему в основу всей перест ройки прежнего творчества Шагинян ста вится этот роман, мне непонятно. Точно так же мне непонятно, почему в ос нову перестройки Леонова ставится «Соть». Что в «Соти» столь перестроено для того, чтобы сказать, что из всего племени попут чиков, существующего для диспутов, Лео нов один понял пролетариат так, как надо, и стал вдруг очень близким его союзником? Почему? По-моему, «Барсуки» в этом отно шении гораздо более показательное произ ведение. Если рассматривать все творчество Леонова, то с точки зрения перестройки «Унтиловск» звучит убедительнее, чем «Соть». Не тематика решает дело, и Сели вановский сам говорит, что недостаточно взять одну подходящую тему, а надо пред ставить художественно полноценное произ ведение, создающее какой-то переход, этап в литературе. «Соть» этого не делает, поэтому величанье ее страшно голословно. Возьмем «Фому Клешнева». Какие же ху дожественные достижения по сравнению с прошлыми произведениями Слонимского'* в этой вещи, почему ее вдруг объявляют ху дожественно полноценным произведением союзника? Я перечеркиваю «художественно полноценным», потому что это ставилось в обязательное условие. Отставание. В боязни отстать мы переги баем палку, и я боюсь, что благодаря этому мы душим советскую литературу. Тов. И ва нов говорил, что через два года материал может устареть. Как может устареть мате риал рассказа о том, как заставили лени вую, пьяную, дебелую, распутную Россию подняться, индустриализироваться, из отжи вающих свой срок войти в число действую щих государств? Как может такая идея, идея обновления жизни, устареть? Как может устареть художественное сооб щение • о том, как пролетариат почти без помощи посторонних сил овладел высо тами? Как устареет новая любовь, которая в этих условиях рождается и протекает, лю бовь нашей эпохи, рождающая особенную семью, какой не было, и массу всяких но вых отношений? Как тут устареет смерть, леность, порок, как устареет мерзавец, кото рый существует в нашем быту, наш мерзавец, и будет существовать до тех пор^, пока не наступит настоящий, подлинный социализм? Как устареет герой, который дарит новую идею, как устареет победитель, создающий новую жизнь на развалинах побежденного, и т. д.? Разве какие-либо произведения, глубоко просветившие чело века своей эпохи, которые пришли от друго го поколения, разве они состарились, пото му что написаны не сегодня? Возьмите хотя бы «Робинзона Крузо», ведь не важно, что хотел рассказать автор. Кажется, он хотел прославить, восхвалить колониальную поли тику англичан. Я плохо, правда, знаю исто рию литературы, я не только не разбираюсь в Гегеле и Канте, как тов. Сеагавановский, но путаюсь даж е в таких вещах. (С м е х.) Но и меня, и вас колониальная политика англичан не пленила, а образ борца с дикой природой вдохновляет на дальнейшую борьбу с ней. Повторяю, что, по-моему, наши темпы построения искусства вредны. Каждый труд, каждое создание имеет свой закон произ водства художественного произведения. Здесь торопливость просто опасна. Имейте в виду, что эта'Красная халтура, о которой говорят все, уже явно лезет в глаза. А что делается с теми ударниками, которых мы втянули в литературу?® Мы их втянули, и в большинстве случаев сразу без должной проверки даровали звание писателей, пото му что некоторые из их произведений в на боре, иные изданы и т. д. В то же время им дали для работы немудрые указания, что роман и повесть строятся так: строительст во, пятилетка, пролетариат. Все! Довольно. Это — кастрирование литературы. Ведь и теперь раскалена топка револю ции. Опять корчится класс побежденных. Надо смотреть в эту топку мужественно и правдиво изображать момент, чтобы не уменьшить, не принизить, не опошлить его. Тов. Селивановский в своем докладе сам протестовал против красной халтуры, но вместе с тем он убивал своим выступлением всякие другие подходы к изображению мо мента, переживаемого нами, очень большого исторического момента. Он взял рассказ Рыкачева* «Величие и падение Андрея По лозова», он взял прекрасный рассказ, глубо ко советский, настоящий рассказ, нужный нам,-потому, что в нем изображен человек
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2