Сибирские огни, 1988, № 9

рамент трибуна. Страстности ее оценок сопутствовала необычайная правдивость ду- или... Она была принципиальна до строгости, и люди, погиедшие на сделку с совестью, Сейфуллину боялись. Ее слово могло быть острым и беспощадным и тогоа оставалось только дивиться, какой могучий дух заключен в этой слабой и долгие гоаы болевшей женщине». «Это был искренний, правдивый голос человека, которому ложь, лесть, расчетли­ вость, эгоистичность в искусстве, как и в жизни, были органически чужды, неприем­ лемы ни в каком случае»— свидетельствует и Вера Смирнова. Определенная и неизменная высота нравственных требований к себе и людям видна у Сейфуллиной во всем — и в ее художественных произведениях, и в том, что и как говорила она о литературе, о театре, о поведении писателей и обо всем, что волновало ее в искусстве. В 1958 году в издательстве «Советский писатель» вышла книга Л. Сейфуллиной «О литературе», подготовленная М. В. Казьминым. Она была значительным шагом в изучении взглядов писательницы на литературу и искусство, по-граждански открытая и независимая позиция советского патриота, не могущего мириться с комчванством и верхоглядством, с ложью и безответственностью. Об этом свидетельтвует и названная статья «О критиках», другие статьи и вы­ ступления. Их объединяет крупная личность художника, мыслящего бесстрашно и бескомпромиссно, истинно, «невзирая на лица». Она осознанно защищала социали­ стическое искусство со всей страстью убежденного реалиста, для которого нет ничего выше правды в искусстве. Многие ее оценки литературных произведений не утрати­ ли своей ценности и сегодня. Они нередко остроумны и глубоки, свидетельствуют, что перед нами выступает представитель доподлинно революционного искусства новой России, ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ * (Страничка воспоминанийЗ Н овосибирск теперь большой, благо­ устроенный город. Двадцать лет назад, в тысяча девятьсот двадцать первом году, назывался он Новониколаевск, был также городом большим, администра­ тивным центром Сибири, но грязи й дикости в нем было не меньше, чем в самом глухом уездном городишке. Пустынные площади, поросшие травой, гнилые деревянные тро­ туары, старое кладбище, раскинувшееся почти в самом центре города, серые дере­ вянные дома, улицы, образовавшиеся сами собой, где попало и как попало, без всякого плана — вот каков был Новониколаевск. Не­ веселая картина! В глухие осенние ночи, когда во тьме свободно бушевал ветер на унылых площадях и широких пустынных улицах; зимой, когда крутила на них сибир­ ская вьюга,— вставала над городом былая каторжная тоска. В домах ставни запира­ лись изнутри глухо, на болты, а в ставнях прорезаны были отверстия в виде сердечка. Они напоминали тюремные глазки. За этими наглухо закрытыми ставнями много таилось тогда врагов, укрывшихся колчаковских офицеров, политических шар­ латанов, сомкнувшихся с уголовными эле­ ментами. «Сподвижники» барона Унгерна и эсерст- вуюшего офицера Незнамова, которых су­ дил Новониколаевский ревтрибунал, в неко­ торой своей части скрылись от суда в уго­ ловном мире. Наши органы революционного порядка работали неустанно и геройски, в постоянной смертельной опасности. Враж ­ дебные элементы проникали в самый состав наших органов, затрудняли борьбу. » Воспоминания написаны в первой половине 1941 г. Примерно в 1960 г. сестра писательницы 3. Н.-Сейфуллина-Шапиро передала их в журнал «Сибирские огни». По неизвестным причинам опубликованы не были. Подлинник хранится в Пушкинском Доме (Ленинград). Разумеется, каждый подлинно советский гражданин считал своим долгом помогать Советской власти в этой борьбе. Но случа­ лось, что захватывали нас врасплох. В тот год была я только-только начинающей писа­ тельницей. Редакция журнала «Сибирские огни», во главе которой стоял тов. Емельян Ярославский, решила, что я могу писать не только газетные статьи о библиотечной и издательской работе, о борьбе с детской бес­ призорностью, но и литературно-художест­ венные произведения. В порядке товарище­ ской дисциплины поручено было мне на­ писать для первого номера журнала рассказ или повесть. Я пробуждалась по ночам от мук авторского слабосилия, терзающего д а ­ же во сне, но все-таки закончила свою пер­ вую повесть «Четыре главы». Ее приняли в журнал и даже похвалили. У меня точно крылья выросли. Так легка вдруг показа­ лась жизнь, невесомы ее обиды, разочаро­ вания, вся бытовая тяжесть тех строгих лет. И вот как раз в разгар моего писатель­ ского торжества свалилась на мою голову беда. В помещении Сибгосиздата, где я и проживала, ночуя на канцелярских столах, стояла несгораемая касса. Обычно она была пуста. Но в этот раз пришлись два празд­ ничных дня подряд. Накануне праздников не успели сдать деньги в банк, и они оста­ лись в Сибгосиздате. Сибгосиздат помещал­ ся на Потанинской улице, вблизи от забро­ шенного кладбища. На кладбище густо раз­ рослась роща. По ночам в ней часто про­ исходили облавы. Но все же такое соседст­ во заставляло нас держать хороших сторо­ жей. На этот раз, по скверному совпадению обстоятельств, и деньги остались в Сибгос- юдате, и проверенного хорошего сторожа свезли в больницу. Сибгосиздат занимал верхний этаж дере­ вянного старого дома. Внизу жила семья бывшего владельца этого дома, а на квар­ тире у них жил управдел Сибгосиздата. По­ следнему тоже доверить мы не могли. Он, до прихода Советской власти, занимал до­ вольно видное место в министерстве Колча­ ка, хотя теперь и считался «лояльным».