Сибирские огни, 1988, № 9

— Да что же ты, государь?..— у Челяднина будто заперло горло. — Что же ты так со мной?.. То в студеное, то в вар! — Я и сам тако, боярин: то в студеное, то в вар... Голос Ивана совсем смягчился, ослаб, приглушился. Казалось, что-то иссякло в его душе и остепеняющая истома и смиренность завладели им, но, если бы Челяднин мог видеть его лицо, его глаза, запавшие в черную глубину глазниц, ему увиделось бы в них совсем не то, что услышалось в голосе. — ...А что молвил на тебя худое — оставь мне... От скорбей то моих от сердечных... От скорбей, боярин!— Иван нетяжела, с протягом вздох­ нул.— А скорби мои— от окаянства моего. Како помыслю на себе не­ правды великие, и горе людское, и невзгоды премногие, и мой дух болез- нует от тех мыслей... И вопрошаю себя: кто аз есмь? Истай вопрошаю, боясь истины горькой. И отвечает мне глас духа моего: изгой еси, отметник^ презренный, поправший в себе добро и свет и пошедший неве­ домо куда и творящий неведомо что. И никто же супротив меня, но я сам супротив всех — в помрачении ума своего, в окаянстве своем сты- добном. И всяк ко мне с добром, а я в том добре вижу зло — в помраче­ нии ума своего. — О, государь, невозмогше те внемлити! — скорбно, с выслезью взлепетал Левкий и перекрестился, утаив в шевелящихся губах то ли молитву, то ли проклятье на чьи-то головы. Иван словно и не услышал возгласа Левкия, продолжая негромко го­ ворить, но голос его стал иным: он как будто наполнился отзвуками той самой скорби и слезливости, что прозвучали в возгласе его наперсника- черноризца. — Вот и ты... також ко мне с добром пришел, а я на тебя хулу воз­ вел, злыми помыслами изупречил. — Да с каковым уж таковым добром, государь?— смущенно вымол­ вил Челяднин, чуя, как его подкупает, околдовывает скорбно-слезливая смиренность царева голоса.— Боярин Вельской эвон... извелся вкрай, нскручинился — от твоего, государь, сердца на него. Сидит в трапезной горюном, токмо что слез не льет. Прискорбно глядеть на него, государь, с тем и пришел... А дела мне, истинно, нет до него никоторого,— согла­ сился он с, Иваном, невольно, отступнически согласился, хватаясь, как за соломинку, за эту призрачную, обманчивую возможность освободиться, отмежеваться от всего, с чем был связан той самой глубинной, нерастор­ жимой связью, за которую презирал себя и в которой не хотел быть уличенным Иваном именно сейчас. — Нет, боярин,— с добром... С великим добром!— мягко, приласки- вающе сказал Иван, словно платил этой лаской и мягкостью за почуян­ ное им отступничество Челяднина.— Ты пришел душу положить за ближнего своего. Ужли сие не добро? И ужли есть еще что выше сего? Сам Христос свидетельствовал о том! Он примолк, явно для того, чтобы дать возможность Челяднину само­ му почувствовать это. Сказанное им было не просто высокими, похваль­ ными словами, словами по случаю,— сказанное было великой истиной, у которой был великий свидетель,' и это не могло не действовать. — Ты пришел добром подолати зло,— тихо продолжал Иван,— и в том уже доблесть твоя, боярин, и подвиг твой, и честь, да и в том еще, что ты принес душу свою за тех, кто за тебя своей не принесет. Коли меж нас тобой нежитьё 2 великое всчинилось, никто же не подвигнулся положить душу за тебя, никто не воздвиг глас в твою защиту. Ты и сам ведаешь сие, ведаешь, что говорить, и однако не отступаешься от добра... — Да что же ты, государь, будто''молишься на меня?— вкрай сму­ тился Челяднин.— Не угодник святой я — человек... — Истинно, человек!— подхватил Иван.— И я человек! Вон и Вась­ ка — також человек! Вен есмя человецы, как писано. Да где в нас то • О т м е т н и к — отщепенец. ' Н е ж и т ь ё — раздор, плохие отношения. 10